... В общем, плотно сомкнула губы, стараясь не проронить случаем лишнего звука...
По завершению двухчасового молебна ноги с трудом распрямились. На счастье, по традициям Академии, путь обратно с пешего сменялся на конный. У Тэлума стояли ранее увиденные ландо в обрамлении багрового бархата.
Солнце светило в полную силу, и шляпка оказалась как нельзя кстати. Но Ванесса, сидящая рядом, отстегнула её от волос и бережно устроила на коленях, перебирая лоснящуюся ткань.
- Вы, как я понимаю, новенькая, - обратилась к Эстер, которая все никак не могла усесться.
Ванесса светло-русая, с глазами миндальными, кожей чуть смуглой; взгляд её беглый, будто взволнованный, движения ему в такт - резкие и угловатые.
- Да, - Эстер коротко кивнула, нервно сглатывая.
- Позволите, я буду обращаться к Вам на "ты"?
- Да, конечно, - и снова утвердительный кивок.
- Ты не совсем знакома с традициями нашей службы. Ты не местная?
- Да, и что с того?
- Это и видно, - процедила собеседница себе под нос.
Слова задели гордость.
- Правила в храмах вне Иллиды не столь строги, - ответила Эстер.
- Строгость и дисциплина - есть добродетель. Не держать себя в строгости, значит, позволить телу взять волю над духом. - Ванесса перестала мусолить шляпу.
- Мы приходим в храм, дабы обратиться к Богу; мы поднимаем глаза к небу, а не обращаемся к полу. Мы не прячемся за вуалями. Мы грешны, но не скрываем своих лиц.
... Эстер оправдала себя. Оправдала в собственных глазах...
- Провинция, - собеседница усмехнулась, - туда всё вечно доходит из третьих уст, оттого и исковеркано... Ты, конечно, можешь и не соглашаться с традициями нашей Академии, но находясь под её началом, обязана их соблюдать.
Выехали на набережную. Лошади чуть сбавили темп, давая возможность насладиться прекрасным видом Медаллы.
Заметив, что Эстер отстранилась, окончательно поникнув, Ванесса спохватилась:
- Прости, я, наверное, слишком грубо выразилась!
Ландо остановилось у ворот Академии. Эстер самой первой поднялась на ноги, пропуская слова мимо ушей; неловко придерживая полы юбки, спрыгнула на пыльную землю.
... Приличные дамы ждали, пока кучер подаст им руку, протягивали их друг другу, предварительно сняв перчатку. Эстер до приличной дамы далеко. Это раздражало, это и радовало...
Первым уроком выпало музицирование.
Девушка с трудом сориентировалась, прибившись к группе ровесниц, наконец, получила первое в жизни расписание занятий, выведенное аккуратным каллиграфическим почерком. Правда, и в нём её ждало разочарование.
- Тут, наверное, какая-то ошибка, - она растерянно огляделась. - Где арифметика, черчение, астрономия? Да тут и половины наук не найдётся! Что же это за академия такая?!
Воспитанницы поначалу переглянулись, затем дружно залились смехом.
- Это Вы ошиблись, - одна, особо статная и рослая, выступила вперёд. - Мужская академия в другой стороне города. Там и будет ваша... Господь с ней... арифметика...
В музыке слышали нечто особенное, восхищались её переливами, ощущали кончиками пальцев. Музыку обожествляли, считали материальной, придавали ей культовую значимость, чтобы раз за разом с благоговением погружаться в её звучание. Для Эстер всё это фальшь. Впрочем, в музицировании она не разбирались, судить о нём не решалась, да и погружаться в муторное изучение не желала.
На уроке воспитанницы молча внимали учителю, напыщенному мужчине в накрахмаленном старомодном парике. Его фигура возвышалась над роялем, его пальцы безостановочно скользили по белым клавишам, выводя каждую ноту трагичной мелодии. Эстер задремала ещё в начале этой композиции, стараясь сосчитать многочисленные подъёмы, граничащие с резким снижением звука. Не заметила, как человек за инструментом сменился - Ванесса вызвалась повторить. Небрежно бросила перчатки на край стола, расправила пышный подол юбки, уселась на пуфик, всё также держа осанку.
Игра отличалась. У Ванессы явственно выделялась собственная, особая манера - громко барабанить пальцами по клавишам, так что мелодия выходила отрывистой, в корне менялась.
... В худшую сторону...
Когда же очередь дошла до самой Эстер, она была вынуждена отказать по причине "полной неосведомленности в музицировании", на что получила безграничное удивление. Учитель до последнего отказывался верить в столь поздний "дебют", всё-таки усадил неумеху за инструмент.