Воинов виделось около сотни; они согнали пленных в центр импровизированного круга. Там же был и Даймонд. Скрученного по рукам и ногам, его повалили на землю, нещадно били каблуками и шпорами сапог в спину. Он корчился от боли, впивался пальцами в песок, желая хоть на метр отстраниться от соперников. Ему ненадолго позволяли это в качестве всеобщей забавы, чтобы в решающий момент без усилий прекратить его попытки на корню. Стоило ему единожды подняться на ноги, как один из гвардейцев (судя по всему, глава) наотмашь ударил его по лицу, до крови рассек щеку. Кто-то из толпы прыснул задорным смехом, и все в голос поддержали его.
- Чёртов ублюдок! - Даймонд приподнялся на локтях, желая ответить мерзавцу, но тот грубо схватил его за рог, потащил к костру.
- Будь моё право, я бы расчленил тебя, как делают то со свиньями. - Угроза звучала издевкой.
Алроуз зарычал от боли, силясь вырваться, зашелся грудным кашлем, поперхнувшись сгустками собственной крови и слюны. Франческа в ужасе рванулась к нему, не чувствуя, как кто-то стиснул её тонкий стан, оттащил в сторону. Она кричала навзрыд, не помня себя от ужаса, когда взбешенный гвардеец навёл на неё курок. В последнюю секунду Витней вытянул вперёд руку, мысленно сжимая ладонь противника. Раздался глухой щелчок и револьвер рассёк воздух, упал на землю. Далее последовал короткий, но сильный удар прикладом по голове. Витней помнил, как со звоном в ушах повалился на землю. А что потом?
Тишина.
Глава двадцать вторая. Ключ от темницы
"... Я ослепла, Серджо! Я более не увижу родных земель с их божественными красотами, не увижу милых разуму, но вечно ненавистных сердцу сестёр, что с ранних лет моих губили юную и девственно чистую душу мою. Не увидеть мне матушкиных глаз. Но то к лучшему, ведь не узреть мне более её слёз! Пустых и горьких слёз, пролитых зря. Но ты, мой милый Серджо! С чем я никогда не смогла бы примериться, так если бы не видела твоего лица! Милый Серджо! Пускай сжалится надо мной Всевышний! Пускай помилует грешную душу!... "
" Амелия" Карлос де Ферджо
_____________
Помнится, кто-то из старожил Элайна обмолвился, что магия питается не только энергией, но и душевной молодостью. И первым признаком того, является полное исчезновение снов. Витней тогда внимал с глубокой тревогой и, возвратясь домой, впервые почувствовал пустоту своих сновидений. То была одна большая нескончаемая дыра и не более того. Ни картин, ни движения, ни чувств, ни запахов. Абсолютное ничего на фоне полной ясности и осознанности времени. Каждая минута ощущалась чётко и цельно, долго тянулась в абсолютной темноте и слепоте.
Витнею всё казалось, что проживи он ещё пару десятков лет, и его душа, состарившись и истлев, исчезнет, бросив на попечение судьбы оболочку-тело. И мысль эта страшила, но лишь до первых паводков, когда вся деревня ушла под воду, захлебнулась от голода. Жизнь перестала иметь ценность вместе с утопленным имуществом, а холодное безразличие ко всему затмило всяческие прихоти и глупые опасения. Терять было нечего. Да и душа сама собой рвалась из тех мест. И Витней тянулся за ней.
Гимназия ледяной водой обрушилась на голову. Цельно и ярко. Правда, и там нашлись те, кто вопреки бурному течению продолжал прозябать лучшие годы своей жизни во снах. Юноша как сейчас помнил столпотворения у входа в классную комнату; в их центре всегда был белобрысый Альберт - умелый выдумщик, любивший преврать и приукрасить всё то, что когда-либо ему приходилось делать и видеть.
- Мне снилось, что мы с матерью поднялись в горы, на самый пик. Облака касались наших рук, и мы могли, оседлав их, улететь в бескрайние дали. И я видел Всевышнего. - Последнее он произносил с особой гордостью, вздернув кончик и без того изогнутого носа. - Он склонился с небес и протянул мне свою могучую руку...
Витней тогда стоял поодаль, и услышав это, дико расхохотался. Все тотчас покосились на него с испугом и недоумением, на что он ядовито процедил:
- Ну и какого было его лицо? Лицо самого Всевышнего?!
- Ну... - Альберт замешкался. - Я дурно помню... Всё было размыто.
Сны абсолютно бесполезны - это заключение было сделано не единожды и находило себе подтверждение во всём и всегда.