Витней не помнил себя от жажды.
... Дар небес или кара? - Мысли смешались, тянули на дно своим несуразным весом, топили всякую осознанность и чёткость...
____________
Если прикинуть, Эстер умирала дважды. Первый раз, лежащая перед алтарем храма, погребенная под тяжестью окровавленного тела. И во второй, чуть ли не задушенная милостивыми освободителями, так стремящимися спасти её ранее.
... Комично...
Листья образовывали чудные узоры, сплетаясь в единое полотно над головой. Солнце щедро разбрасывало свои лучи, желая взять бразды правления в свои руки, играло с цветами, заново перекраивая всю картину, мешало тени, выжигало новые краски.
Но Эстер не видела ничего, кроме боли - нескончаемого её коридора, тугих чёрных стен и свисающих с небес потолков. Она, кажется, отпечаталась на внутренней стороне век, а потому, стоило моргнуть или пошевелиться, пробуждалась вновь и вновь.
Единственным свидетельством былого существования лагеря являлся костёр; чёрные сгустки копоти кружили в воздухе над ним, поглощая безоблачное небо, окутали равнину тяжким туманом. Эстер хотела было затушить пламя, но стоило приблизиться к нему, как в нос ударил тошнотворный запах горелой плоти. В ужасе северянка попятилась, зажав рот обеими руками, окинула пустошь молящим взглядом. Ни души; всё безбожно разворовано и сожжено, втоптано в пыльную землю. Ком подступил к горлу, и Эстер расплакалась, чувствуя полную обессиленность и отчаяние, опустилась на колени. Ощущение одиночества и беспомощности сжигало изнутри, вылилось наружу вместе со слезами. И всё же, вопреки полному изнеможению, имелось куда более яркое и сильное чувство - тревога. Именно она в трудный час подстегала к действию, торопила ход и без того летящей мысли.
Следы конницы уходили в сторону главного пути, откуда пролегал ни один десяток дорог, и девушка последовала бы туда, коли не боялась бы вновь попасться гвардейцам на глаза. Тогда уж, не видать ей жизни. Ею в тот момент руководило желание отыскать ночлег, откуда можно было бы добраться до Мужской Северской Академии, где, наверняка, ждал её Равен или возвратиться в Иллиду-на-Медалле. Там уж, дожидались её спокойствие и уют. Оставалась лишь тропа, ведущая в лес, и куда пролегала она, северянка совершенно не знала.
... Эх, выбор, плакала по тебе судьба!..
Новый путь начался с неприятного открытия: красная лента практически исчерпала себя, поэтому, завязывая очередной узелок-ориентир, Эстер использовала её по минимуму. Дорога тянулась тоскливо и утомительно, и не виделось ей ни конца ни края, только новые и новые дубравы, что подобно близнецам в точности копировали друг друга.
Ближе к полудню пробудилось чувство голода, за ним и первые мысли о привале. Но Эстер точно знала, что остановись она хоть на минуту, усталость окончательно возьмёт верх над телом, преградит путь к желаемому. Продолжала идти, противясь ломящей боли в костях и дымке сонливости в голове.
Надеждой засеребрился вдали отрезок ранее скрытого неба, и девушка ринулась вперёд с большей уверенностью и решительностью. Ещё с десяток минут пути, как деревья расступились, и перед глазами всплыла широкая дорога, впадающая в окрестности незнакомого города, раскинувшегося от подножья леса до самого горизонта. За пастбищами тотчас начинались роскошные каменные строения, мелькали силуэты церквей и башен; сверкали брега Медаллы, огибающей город по левой его стороне.
... Иллида, ты ли это? - Определённо. Но не мидорианская её часть, это уж точно...
То была Лазумия - жемчужина на короне союза. Видеть её ранее приходилось только на памятных карточках или запечатленную на картинах малоизвестных художников. Но те предпочитали западную часть страны, с её морскими просторами и лазурными бухтами. Центральная Лазумия осталась чем-то неизведанным, а за долей Иллиды закрепилось гордое звание политического центра.
Восхищение представшими виду пейзажами было прервано звуком шагов, лившимся из-за спины. Эстер испуганно шелохнулась, обернулась, с удивлением разглядев позади себя пешую делегацию, состоящую преимущественно из монахинь и церковных лиц: служанок, ремесленников, охраны и содержателей; были средь толпы и дети как совсем малые, так и уже уверенно стоящие на ногах. Позади высилась единственная телега с впряжёнными в неё хилыми лошадками; туда были свалены все вещи и продовольствие. Строй завершали два всадника из ряда гвардии; они держались особняком, сухо о чём-то переговаривались. Поблескивали в лучах солнца их роскошные одежды, пылью дымилась дорога, верещали на ветру ткани, лились отовсюду голоса.
Эстер было попятилась, пропуская вперёд идущих, как вдруг из толпы выбилась сгорбленная монахиня в летах, громко, привлекая всеобщее внимание, воскликнула: