Именно так он смотрел теперь на Клык, где тонкая завеса между владениями смертных и отродий богов растянулась, готовая порваться. Он слышал шепот мертвых, что оплакивали невозможность служить Всеотцу, а не свою гибель во время испытаний на право стать космодесантником. Неисполненные клятвы павших братьев звенели вдоль стен и доносились с башен. Боевые кличи и предсмертное рычание с другого конца Галактики отдавались эхом по залам цитадели.
Иногда Ньялю случалось и видеть их — когда полные луны восходили над Клыком и Фенрис освещали звезды, не принадлежащие к смертной вселенной. Мимолетные тени измученных мертвецов и благородных воинов; умерших в бесчестье и доблестно отдавших жизни.
Здесь были не только Космические Волки.
Фенрис видел вторжения не раз за свою долгую историю — от Тысячи Сынов Магнуса до безумных фанатиков кардинала Бухариса, как и множество иных врагов, чужаков и предателей. Тысячи лет прошли с осады крепости-монастыря, но духи обезумевших солдат-фратерис по-прежнему выли и выкрикивали хвалу ложному богу-императору. Богохульные заклинания сынов Просперо врезались в стены, и читающие их лица проступали в трещинах между камнями и в отметинах прошедших тысячелетий.
В этом не было ничего нового. Когда Ньяль впервые ступил в этт Космических Волков, он ощутил давление древних смертей, словно все это сооружение построено не только как крепость, но и как проводник для духов погибших. Под пляшущим полярным сиянием Клык полыхал собственным нездешним светом, притягивая силу полубогов и бессмертных князей.
В последнее время сила и частота вторжений увеличились. Магнус во время последнего нападения стремился не просто к мести. Его легион и демонических союзников удалось изгнать с Фенриса, но ни Ньяль, ни Логан, ни кто угодно другой, обладающий достаточной мудростью, не назвал бы завершение этой битвы победой.
Ньяль отправился в безлюдные земли, отчасти чтобы избавиться от отвлекающего шума. Он искал ясности среди холодных гор, пытался с помощью трудного пути прогнать туман сомнений, который Магнус оставил в его разуме.
Зовущий Бурю стремился к очищению, к возвращению в состояние естественной благодати, которое даровал ему его вюрд.
И это сработало. Его вюрд-зрение обострилось, но разум также стал сильнее, и призраки, населяющие Клык, больше не вторгались в мысли наяву. Во сне — другое дело, но здесь стоило воздать благодарность дарованной Всеотцом физиологии, позволявшей полностью восстановить силы за четверть часа. Во время путешествия Ньяль не позволял себе даже такого отдыха. Прошло немало времени с тех пор, как он впадал хотя бы в полусон, порожденный каталептическим узлом.
Так он пришел в свои покои: утомленный телом, но воспрявший разумом.
Дыхание Арьяка вырывалось длинными облаками, похожими на испарения, исходящие из пещеры. В сотне метров от входа он поднял молот и щит и решительно зашагал вперед, не сводя глаз с расщелины перед ним.
Он отчетливо осознавал, как удлиняется тень за его спиной, по мере того как солнце садится на дальней стороне фьорда. Наползающая темнота настигла, когда до расщелины оставалось всего пятьдесят метров. Арьяк перешел на медленный бег, пытаясь поравняться с дрожащей линией, но до логова монстра оставалось еще тридцать метров, когда тень гор коснулась входа. Ночь окутала блестящий снег, и на ледниковую равнину упали сумерки.
— Балка! — выругался Арьяк.
Из пещеры ударил ледяной порыв ветра, от которого доспех и лицо Арьяка покрылись инеем. Он моргнул, стряхивая с ресниц застывшую белизну, — как раз вовремя, чтобы увидеть, как из пещеры появляется извивающийся силуэт. Двадцать метров змея вползло на ледяное поле, а его хвоста все еще не было видно. Голову твари обрамлял шипастый воротник, агрессивно развернутый, а в распахнутой пасти виднелись сосульки-клыки.
Люди за спиной Арьяка закричали в панике, но сам воин испытал лишь облегчение, глядя, как чудовищный змей скользит к нему по леднику.