На одно мгновение ему почудилось, что он в Грудно и бродит по тамошнему парку. Но пугливый призрак растаял как ночная мгла. Ни следа уже нет прежних сильных чувств, терзавших сердце…
Все прониклось тяжелой рассудочностью, и чувству так трудно пройти сквозь игольное ушко благоразумия.
Пробираясь сквозь чащу, тихо шумевшую от дробного дождя, Рафал шел в сыром тумане среди влажных кустов, размышляя о жизни, углубившись в себя. Стало так темно, что близость воды он узнавал лишь обонянием, а дворца совсем не мог разглядеть. Побродив в темноте, Рафал пересек мост и пошел между строениями фольварка. Неожиданно рядом раздался решительный голос:
– Кто идет? Стой! Лозунг!
Это был первый лагерный пикет. Рафал сказал лозунг и пароль, и его пропустили. Сонный и вялый, он прошел еще немного по дороге, и вдруг с той стороны, где находился полевой караул, до слуха его донеслись топот и громкие голоса. Он насторожился. В эту минуту душевной тревоги юноша охотно услышал бы призыв к бою. Однако он обманулся в своих ожиданиях: это был верховой с письмом к генералу от командира пятого кавалерийского полка. Гонец наткнулся на выдвинутый ближе к неприятелю пикет, и разведчики со всеми предосторожностями вели его через плотины, мимо шлюза к начальнику караула. Рафал пошел за ними поодаль и узнал, в чем было дело. Не успел гонец слезть со взмыленного, разгоряченного, забрызганного грязью коня и размяться, как дали знать в главную квартиру.
Через минуту гонца уже позвали к генералу. Рафал вошел в дворцовые сени, где при свете сальной свечи, прилепленной к краю мозаичного столика, ждал одетый в плащ Сокольницкий. Как только офицер вошел и стал навытяжку перед командующим, генерал потребовал письмо. Он быстро пробежал его и спросил у гонца:
– Вы были под Острувком?
– Так точно, пан генерал.
– Вчера?
– Вчера под вечер.
– С какой стороны: с нашей или выше по реке?
– Мы вышли в разведку вверх по реке и пересекли дорогу из Погожели к Варшавской Кемпе. Издали мы заметили понтоны, которые сплавщики на нашем берегу медленно тянули на бечеве. Капитан моего эскадрона отдал приказ. Мы притаились в лозняке и, когда сплавщики подошли к нам, взяли их живьем. Они вынуждены были вытащить понтоны на берег. На каждом понтоне было пять человек прислуги.
– Сколько было понтонов?
– Четыре. Длиной в восемнадцать футов, а шириной в пять. Понтоны были деревянные, обшитые железом.
– Так. Что вы сделали с ними?
– Изрубили в щепки.
– Что же дальше?
– Солдаты и два офицера, конвоировавшие понтоны на баркасах, стали стрелять, но, увидев, сколько нас, кинулись к тому берегу и по пескам вышли на сушу.
– Не видели ли вы мост?
– Мост – нет. Шанец видел.
– Видели? Когда и каким образом?
– Уже под вечер мы произвели разведку и со стороны Косумцев и со стороны Глинецкой Кемпы.
– Значит, мост строят против Гуры?
– Да, между Гурой и Острувком.
– Острувек лежит в самой долине Вислы?
– В долине, но на довольно высоком берегу.
– Далеко ли от горжи шанца до этого высокого берега?
– Грудно сказать…
– Не знаете ли вы, – из письма я этого не вижу, – каков может быть relief[562] бруствера этого шанца?
– Я… я, пан генерал, не могу ответить на этот вопрос…
– Redan ли это, люнет ли bonnet de prêtre?[563]
Шляхтич-офицер, видно, превосходный кавалерист и фехтовальщик, но человек, недавно попавший в армию и несведущий в военных делах, начал чертить в воздухе какие-то фигуры. Немного из этого можно было понять. Сокольницкий сел за столик и стал торопливо писать письмо главнокомандующему. Он часто бросал писать и медленно расхаживал из угла в угол. Наконец генерал приказал Рафалу выбрать в уланском полку курьера, который должен был немедленно ехать в Окунев. Не успел Сокольницкий закончить письмо и приложить к нему рапорт Турно, как гонец был уже готов. Генерал вышел к нему, сам осмотрел коня и оружие. Через минуту улан поднял коня в галоп и поскакал. На дворе было еще темно, густой туман стлался над всей Отвоцкой низиной, но серый рассвет уже брезжил над лесами. Из лагеря доносились команда и песни. Вскоре пехота вышла на старую дорогу, ведущую через Острувец, Собекурск и Глинецкую Кемпу к Дзецинову. Впереди шел саперный взвод, две роты разведчиков Вейсенгофа и два эскадрона шестого кавалерийского полка. Этот отряд образовал голову колонны. Дальше маршировали стрелковые роты двенадцатого полка с приданной ему артиллерией. Две роты гренадер и эскадрон кавалерии замыкали колонну.
562
563