— Мы встанем здесь, — объявил он, — а потом подойдут Нью-Йорк и Калифорния! — он обнажил саблю и махнул гравированным лезвием, срезав верхушки крапивы.
Над головами пролетали пули мятежников, время от времени срезая листья, которые кружились в теплом приятном ветерке. Пули будто насвистывали в лесу, и каким-то образом этот странный звук уменьшал их опасность.
Сенатор, сражавшийся добровольцем на Мексиканской войне, не чувствовал страха; более того, его охватило радостное возбуждение человека, которому выпал шанс прославиться. Сегодня будет его день!
Он повернулся к полковнику Милтону Когсвелу, командиру полка Таммани, который глубоко дышал, поднимаясь на вершину утеса.
— Заменит тысячу солдат eго призывный рог![7] — Бейкер поприветствовал вспотевшего полковника шутливым изречением.
— Я поведу этих чертовых солдат, прошу прощения сэр, — поморщился Когсвел, дернувшись, когда пара пуль просвистела в листве над его головой. — Каковы наши намерения, сэр?
— Наши намерения, Милтон? Наши намерения — победа, слава, триумф, мир, прощение наших врагов, восстановление дружеских отношений, великодушие, процветание, счастье и обещанная перспектива райского воздаяния.
— Тогда могу я предложить, сэр, — сказал Коглсвел, пытаясь отрезвить не в меру разошедшегося сенатора, — чтобы мы продвинулись и заняли вон тот лес?
Он указывал на деревья перед неровным лугом. Отозвав Двадцатый Массачусетский из того леса, Бейкер практически отдал эту позицию мятежникам, и пехота в серых мундирах уже расположилась в подлеске.
— Эти мерзавцы нас не потревожат, — пренебрежительно заявил Бейкер. — Наши артиллеристы скоро рассеют их, а затем мы выступим. Вперед, к славе!
Пуля прожужжала почти над самыми головами мужчин, заставив Когсвела гневно чертыхнуться. Он разозлился не из-за того, что в него чуть не попали, а потому-что выстрел был сделан с возвышения на восточном краю утеса.
Этот холм был самой высокой точкой гряды и доминировал над лесом, где концентрировались войска северян.
— Разве мы не собираемся занять ту высоту? — с ужасом спросил Когсвел Бейкера.
— Нет нужды! Нет нужды! Вы скоро выступим! Вперед, к победе!
Бейкер медленно прошелся, довольный своей уверенностью. Засунув руку под шляпу, куда когда-то клал юридические документы, прежде чем идти в суд, он вытащил приказ, полученный от генерала Стоуна.
«Полковник, — гласил приказ, нацарапанный в спешке неразборчивыми каракулями, — в случае сильного огня у острова Гаррисона выдвиньте вперед калифорнийский полк вашей бригады или заберите с виргинского берега подразделения полковников Ли и Девенса. На ваше усмотрение, по прибытии вы принимаете командование на себя».
Всё это, по-мнению Бейкера, почти ничего не значило, кроме того, что он являлся командующим, день был солнечным, враг находился перед ним, а военная слава была у него в руках.
— Его призывный рог, — сенатор напевал строчки из произведения сэра Вальтера Скота, пробираясь между солдатами, собиравшимися под деревьями, — заменит тысячу солдат! Отстреливайтесь, ребята! Дайте знать этим негодяям, что мы здесь! Стреляйте, ребята! Дайте им прикурить! Пусть знают, что северяне здесь, чтобы сражаться!
Лейтенант Уэнделл Холмс снял свою серую шинель, аккуратно сложил ее и оставил под деревом. Он вытащил свой револьвер, убедился, что все капсюли правильно сидят в гнездах, и затем выстрелил в далекие и темные силуэты мятежников.
Зычный голос полковника эхом отдавался в лесу вперемешку с треском и покашливанием револьвера Холмса.
— Слава вождю, — Холмс тихо произнес слова из той же поэмы, которую декламировал Бейкер, — что ведет нас к победам.
Сенатор Бейкер вытащил свои дорогие часы, подарок коллег и друзей из калифорнийской адвокатуры по случаю его назначения в Сенат.
День быстро убывал, и если он хотел захватить Лисберг до наступления темноты, ему следовало поторопиться.
— Вперед! — Бейкер спрятал часы в карман.
— Все вместе! Все вместе! Вперед, мои славные ребята, вперед! На Ричмонд! К славе! За Союз, ребята, вперед, за Союз!
Были подняты знамена — славный звездно-полосатый флаг, а рядом с ним белоснежное знамя Массачусетса с гербом штата развевались на одном фланге, а девиз «Вера и непоколебимость» ярко выделялся на другом.
Шелковые знамена развевались на солнце, а солдаты с криками покинули свои укрытия и устремились в атаку. Чтобы умереть.
7
Вальтер Скотт, «Дева Озера», Песнь шестая, Битва При Бил-Ан-Дуайне, строфа 18, (перевод. Игн. Ивановского).