Но была в ней молодость, и подымалась в ней гордость. Она помогла ей постепенно возвратиться к обычной рутине жизни. Своим новым открытием – о любви Мальцева к Саше – она ни с кем не поделилась: «Довольно и меня одной! Это унижение лучше скрыть от семьи». Она начала подбадривать себя: «Теперь, когда я уже всё знаю, мне стыдно умирать от любви! Кого я любила? Того человека совсем не было. Он не жил на свете. Мальцев был другой человек. Так ошибаются на маскараде, пока ещё публика в масках».
– Лежишь? – сказала Варвара как-то раз, придя неожиданно, без приглашения, в «Усладу».
– О, Варя! Как хорошо, что ты пришла! Я ничего, я не больна. Сейчас встану.
– Горюешь?
– Нет, я просто лежу и ни о чём не думаю. Знаешь, Варя, давай разговаривать. Помнишь, как когда-то, мы были ещё в гимназии, и между уроками, чтоб отдохнуть, ты говорила мне о будущем счастье человечества.
Варвара подозрительно посмотрела на Милу: не шутка ли это. Но лицо Милы было серьёзно и грустно.
– Мне хочется уйти подальше от себя самой…
– Хорошо, – сказала Варвара. – Я расскажу тебе о будущей мировой революции.
– Всё это пройдёт, – начала она, – несправедливость, неравенство, бедность, войны, тюрьмы, угнетение человека, преследование, страх – человек будет счастлив, освобождён и честен.
Она говорила раздельно и тихо, как во сне, и лицо её имело одно из редких его выражений – задумчивой и тихой радости.
– А будут ли изменения в любви? – поинтересовалась Мила.
– Да, но это будет очень медленный процесс. Есть такая гипотеза: человек пройдёт и через физические изменения. Некоторые особи – большею частью женские – превратятся в бесполых. Будут жить и работать, как пчёлы. Забудется весь этот абсурд, затемняющий рост и юность: сентиментализм, мечты, волнения влюблённости, сама любовь. Жизнь их будет бескорыстна, проста и спокойна. Всё, что относится к размножению, будет предоставлено гипертрофированной женской особи, самке, строго животного типа. Особь эта постепенно разовьётся из нынешних любительниц романов и романтических ощущений. Но они будут только рожать, воспитание же будет предоставлено бесполым особям. Конечно, будет существовать и столь же гипертрофированный мужской тип: здоровое и красивое животное. При этих условиях не будет опасностей перенаселения земного шара. Всем будет место. Но жизнь – то есть разумная работа, строительство, прогресс – всё это будет в руках рабочего типа человека.
– Но какие у них будут чувства?
– Чувства? Дружба. Нерушимая, светлая, без зависти, без ревности. Творчество. Вера в прогресс, в постоянное улучшение условий жизни, в возрастание сил человека.
– Но радости? Какие же у них будут радости?
«Чисто головинский вопрос», – подумала Варвара. Вслух она ответила:
– Радость видеть полезность своей работы, радость труда, зрелище всеобщего счастья, сознание…
– Ах, вот оно, будущее! – воскликнула Мила, вставая с постели. – А мужчины? Что они будут делать?
– Мужчина уже начал дегенерировать. В войнах он теряет свой облик работника, главы семьи, хозяина. Занятый разрушением, он постепенно уйдёт от строительства. Женщина наконец станет во главе всего и прекратит войны. Мужчина вернётся к домашней жизни. Постепенно произойдёт отбор, и останется только мужчина-производитель, гордый единственно этим своим качеством, тщеславный, как фазан… как павлин…
– Что? Но кому ж тогда он будет нравиться… этот, как павлин?
– Будет… гипертрофированной женской особи… как у пчёл!
– Боже мой! А остальные, как мы с тобою?
– Такие, как мы с тобою, будут бесполыми.
– Нет! – в негодовании воскликнула Мила. – Вздор! Не будет этого никогда! Ты сказала – это пока ещё только утопия! Именно, утешение для разбитых женских сердец, да? Мы – бесполые. Варвара Бублик управляет человечеством. Саша Линдер гипертрофируется в царицу пчёл, а мужчина около неё – павлин! Отвратительно!
– Отвратительно?! – вдруг вспыхнула и тоже крикнула Варвара. – Ты кричишь: отвратительно?
– Ты тоже кричишь! Мы обе кричим: отвратительно!
Видно было, что Варвара обиделась, а этого с нею почти не случалось. Её мечтательно-задушевное настроение изменилось.
– Тебе не нравится? – сказала уже ровным тоном, с лёгкой насмешкой. Лицо её горело. Помолчав немного, чтобы сгоряча не сказать лишнего, она продолжала: – Всё вам отвратительно, если идёт от тех, кто начинает перестраивать общество. Отвратительно, потому что тебя научили так клеймить всё, что относится к физиологии человека в не прикрашенном романтикой виде. Но это же самое для тебя «возвышенно», преподнесённое в розовом освещении лицемерия. Не бесполые ли твои святые, монахи и монашки? Не производители ли султаны и патриархи? Мы вместе изучали «Катехизис». Вспомни, грехом считается плотская любовь, если не имеет целью деторождение. Узнаёшь «отвратительное»? Но поданное в «Катехизисе», окутанное фатой с флёрдоранжем, залитое шампанским, оно делается очаровательным. Хочешь, разовью эту тему, скажу голую правду: млекопитающие особи…