— Ничего, первый блин он завсегда комом.
— Нас искали?
— Не особо, — отмахнулся Подерягин, — но уходить вам надо немедленно. Ко мне бургомистр подселил двух фрицов. Оба пока пьяные в дупель, но как проснуться…
— Я понял! — торопливо произнес бывший начальник НКВД. — Проводите?
— А то как же…
Дед Федор захромал к калитке, выпуская ребят на улицу, затянутую предрассветным туманом. Собаки по улице, почуяв чужих громко залаяли.
— С Богом! — поторопил их Подерягин.
— Спасибо, Федор Алексеевич! — Говоров протянул ему руку, прощаясь.
Возникла неловкая пауза. По глазам Подерягин видел, что бывший начальник НКВД делает это полнее искренне, но что-то внутреннее, обиженное ему не давало так сразу все простить и сделать шаг навстречу. Он помялся и, глядя куда-то в сторону, пожал сухую крепкую ладонь майора.
— Через Лучку дорогу знаете? — на всякий случай уточнил строгим голосом дед Федор.
— Разберемся! — рассмеялся Говоров, прекрасно понимая, что возможно сейчас в душе Подерягина, которого все и всегда считали врагом советской власти, произошел значительный перелом, о котором сам старик и не догадывается. — Спасибо еще раз… — кивнул ему на прощание Тарас Павлович, бросившись догонять своих ребят, которые скрылись уже вдали, перейдя широкую луговину.
— Вот тебе и ядрена шишка! — ухмыльнулся дед Федька, ступая к дому, думая о том, что скажи ему кто-то года три-четыре назад, что ему придется укрывать у себя в сарае майора НКВД, а потом и радоваться этому в душе, то он с удовольствием набил бы этому рассказчику морду.
— Ну и кто это был? — на пороге избы в домашней юбке стояла Акулина, уперев руки в бока, позади нее выглядывала хитрая рожица внучки Шурочки.
— Друзья… — буркнул дед Федька, проходя в дом.
— Таких друзей… — догнали его в спину слова невестки.
— Тсс! — обернулся он, расслышав громкий топот сапогом по горнице. — Наши квартиранты, мать их за ногу, проснулись.
На пороге сеней, сладко потягиваясь, стоял немец в одной нательной белой рубахи. Он улыбался широким ртом с толстыми губами, позади него топтался второй, весь в веснушках. На вид им обоим можно было дать лет двадцать пять, если не меньше. Оба не создавали впечатления нацистов, а скорее напоминали обыкновенных работяг с завода, только разговаривающих с жутким акцентом.
— Ком! Ком! — позвал рыжий деда Федьку. Указал пальцем на ведро, а потом сделал вид, словно умывается.
— Кажется, он просит помочь… — проговорила Акулина, у которой сердце ушло в пятки от мысли, что было бы, если эти двое проснулись бы чуть раньше и увидели дедовых гостей.
— Стой! Я сам… — буркнул дед, у которого при виде квартирующих в его избе фашистов снова испортилось настроение. Он полил свежей колодезной водой на руки немцу сначала одному, потом второму. Акулина к тому времени приготовила на стол. Похлебав жидкую кашу, солдаты раскланялись и ушли по своим делам, наверное, к бургомистру, который стал у них тут единственным начальником. Федор вместе с Колькой управился с хозяйством, накормил курей, которых осталось всего десять штук несушек. Поправил покосившийся плетень, забив стоянок на угол забора, ведущего к соседям, и через пару часов решил, что пришло время перекура. Присел на завалинку, скрутив ароматную козью ножку, набитую собственным самосадом, которым Подерягин втайне гордился. Рядом с ним устроились внуки: Колька, мастеривший Шурочке свистульку из камышины, и сама девочка с тряпичной куклой, прошлой зимой сшитой матерью на ее день рождения из своей старой юбки.
— Деда… — протянула задумчиво Шурочка, причесывая маленькими пальчиками волосы куколки, сплетенные из суровых ниток.
— Да, Санечка! — понемногу потеплело. Солнце поднялось повыше, прогревая холодную после ночи землю.
— А папка скоро вернется с войны?
— Нескоро, внученька, нескоро…
— А почему он письма нам не пишет? Мамка, я слышала, ночью плакала, да причитала, что может, сгинул ее родименький Петюшка… — девочка с точностью повторила интонации матери, услышанное вчера, но из уст ребенка это было смешно слышать.
— Брешет, дура! — заругался дед Федька, нахмурившись. — Брешет, окаянная! Жив Петро! Жив! Я сердцем родительским чую, что жив! А маменька ваша, что сеть дура! Мы ж сейчас в оккупации, кто ж ей письма с фронта доставлять будет. Ваш папка в Красной армии служит. Только говорить об этом… — Подерягин кивнул в сторону сельской площади, где в доме бургомистра скрылись их постояльцы, — нашим квартирантам не след…Понятно?