— Да это ж, Танюша Сатина — учительница школьная!
— Она моего Ваську до пятого класса довела!
— А мой не доучился… Война ведь!
— Да она и дома преподавала! — подхватил кто-то из толпы. Народ на площади загудел, как растревоженный улей.
— Видите! — улыбнулся Бааде, подойдя к учительнице на помосте. — Вы сразу оценили мои правила игры…
Его крепкие пальцы в черных кожаных перчатках ухватили подбородок Сатиной свободной рукой и покрутили из стороны в сторону, словно рассматривая ушибы и ссадины, полученные при аресте. С большим сожалением на лице комендант отвернулся от нее, возвратившись к публике, затихшей в ожидании финала, но это был явно не конец истории. Подумал Федор, увидев полу сумасшедший блеск в глазах коменданта.
— Жизнь этой молодой красавицы, умницы и, наверное, комсомолки на вашей совести, товарищи партизаны. Помогите даме, Клаус! — махнул рукой, жадно осматривая толпу. Шпигель торопливо подтолкнул Сатину в веревке. Руки девушки были связаны за спиной, потому и удавку накинул ей на шею он сам.
— А кто же у нас исполнит волю мою, а? — Бааде увидел в толпе Полухина, стоявшего недалеко от Подерягина, который прятался, как мог, уверенный, что в этом страшном спектакле и ему уготована роль. — Кто тут у нас? Бургомистр Полухин! Прошу на сцену…
Василь весь какой-то съежившийся, сгорбленный с низко опущенными плечами поплелся на помост, поминутно спотыкаясь на ровной брусчатке. Народ настороженно смотрел на его движение, провожая где-то заинтересованными, где-то полными ненависти взглядами.
— Это наш передовик! Лучший бургомистр, я бы сказал! Именно в его вотчине была попытка подрыва эшелона, потому ему и досталась честь нанести смертельный удар.
В какой-то момент Федору стало жалко Петькиного кума. Он выглядел затравленным, жалким и испуганным, прекрасно понимающим, что сейчас придется убить невинного человека, убить, чтобы спасти свою жизнь. В глазах Василя стояли слезы. Он боялся поднять голову, чтобы не напороться на осуждающие взгляды горожан. Бааде его ломал, ломал при всех раз и навсегда, отрезая ему все пути к отступлению.
— Василий…Прошу к станку! — комендант указал на короткий рычаг, вмонтированный в помост. Сатина не рыдала и не плакала. Наоборот была спокойна и умиротворенна. Глядя прямо перед собой, она что-то шептала очень тихо, практически про себя.
— Василий! — повысил голос Эрлих, видя, что Полухин не двигается.
— Полухин! — Клаус Шпигель толкнул его вперед чуть сильнее, чем надо было. Он запнулся, но устоял на ногах.
— Прошу… — кивнул снова на рычаг Бааде.
Толпа затихла, замер и дед Федор, чувствуя, как отчаянно бьется его собственное сердце, готовое выпрыгнуть из груди.
— Не…ее.. — замотал головой Полухин что-то невразумительное.
— Вы что-то хотели сказать? — позади бургомистра щелкнул взводимым курком Шпигель.