Наташа твердо решила: конец! Такого не прощают. А назавтра Аркадий пришел к Наташе, у него был вид человека, сраженного горем. Он каялся, клялся, что никогда ничего подобного не повторится, умолял поверить ему и простить, не мог он справиться с душившей его ревностью. Наташа едва не почувствовала себя виноватой в том, что причинила страдания Аркадию. Гордая, не умеющая стерпеть унижение, Наташа простила. И намного позже, в суде, объяснила, почему простила: Аркадий потерял власть над собой из ревности. А ревновать так бурно и неукротимо, думалось Наташе, можно только тогда, когда так же бурно и неукротимо любишь. Наташа, заблуждаясь, силой ревности измеряла и чистоту, и глубину, и мощь любви. В ее оправдание можно только одно сказать: такое заблуждение не так уж редко.
Однако Наташа ошибалась в другом: то, что Аркадий называл ревностью, вовсе не было ревностью.
Он ни к кому не ревновал, он нисколько не опасался, что Наташа потянется к другому, Аркадий, изволите видеть, быть разгневан. Наташа обязана была — этого требовал Аркадий — не только чувствовать, но и другим показывать, да так, чтобы этого нельзя было не заметить, что для нее на всем белом свете существует только он один и больше никто. Это тешило его самолюбие. А Наташа недостаточно на этот раз продемонстрировала свою увлеченность Аркадием, он этого не допустит, он заставит ее делать так, как он хочет, даже если для этого придется пустить в ход кулаки. Так проще всего, и никаких душевных сил не требуется.
За этой ошибкой потянулись новые и все более тяжкие, которые окончательно искорежили Наташе жизнь.
Прошло несколько месяцев. Аркадий ушел в плавание, И Наташа, тоскуя, несмотря ни на что, поняла, что для нее вся радость жизни в нем. Когда из плавания вернулся Аркадий, она не могла и не хотела скрыть от него всей силы своей любви. А Аркадий в силе ее чувства увидел только одно: силу своей власти над ней. Теперь она уже не смеет ни в чем ослушаться его. Даже в мелочи.
Как-то вечером Аркадий пришел к Наташе и позвал ее в кино. Наташа в этот вечер чувствовала себя плохо и отказалась идти. Отказалась! Этого он не потерпит. Аркадий попросил Наташу проводить его немного, и, едва она вышла, он тут же, в подъезде, снова жестоко и бессовестно избил ее.
Тут уж он не мог ссылаться на ревность. Теперь-то, казалось, Наташа не простит. А он вновь каялся и вновь обещал, что теперь уже никогда-никогда это не повторится. Но сила слепой любви пересилила боль и унижение, и Наташа опять простила. Но, сама того не сознавая, она сломила в душе, в своем характере что-то очень ценное и нужное. Простив, Наташа бессознательно подготовила себя к тому, чтобы смириться. Она как бы сама себе сказала: „Из любви к нему согласись стерпеть и снести то, чего бы раньше не смогла вытерпеть”.
Но самое худое было в другом: Наташа сама внушила Аркадию опасную уверенность, что ему будет все дозволено, все прощено. Еще одна роковая ошибка: Аркадий и Наташа стали мужем и женой.
Наташа знала, что Аркадий груб и несдержан, но оправдывала его. Живя и работая в трудных условиях, считала она, постоянно встречаясь с опасностью, он понабрался грубости, но это только внешний, очень поверхностный слой, а под ним добрая, хорошая натура. Наташа будет с ним неизменно мягкой, ровной, Аркадий станет самим собой. Разве помочь любимому стать лучше — не ее долг? И если раньше не сумела помочь, то теперь, когда они будут мужем и женой, она поможет, несомненно поможет. А больше всего надежд она возлагала на то доброе влияние, какое окажет на Аркадия душевная атмосфера, в которой жила семья Наташи и в которую он войдет теперь.
Хорошо жилось Наташе в семье. Отец ее, Сергей Андрианович, мастер на заводе, человек рассудительный, неторопливый в мыслях и делах, благожелательный к людям и уважительный, но без тени искательства, как-то сразу, с первой встречи, вызывал почтение к себе, хотя ничего специально для этого не делал. Елена Дмитриевна, мать Наташи, была душой и опорой дома. Это благодаря ей традиционное пожелание „любовь да совет” стало жизненной линией семьи. В семье Наташи, а у нее был еще брат, никто не повышал голоса, никто никого не укорял. Достаточно было Елене Дмитриевне или Сергею Андриановичу огорчиться, чтобы Наташа или брат ее тут же устраняли причину огорчения, если она заключалась в их поведении.
Семья Наташи ее выбору не противилась, Аркадия приняли как сына.