Наташа, виновная в смерти мужа, не Только не искала, но и не видела в ее жизни с Аркадием ничего такого, что хоть как-то умаляло ее вину. И уж, конечно, ей было не под силу оскорбить чем-нибудь память Аркадия. Все, что узнал суд, все, что раньше было выяснено на следствии, стало известно из показаний свидетелей. А опровергать их показания — значило обвинять людей, говорящих правду. Этого Наташа не могла. Терзаясь, она вынуждена была подтвердить и то худшее об Аркадии,.что они показывали. Но о последней ночной трагедии она не могла не сказать.
Правдивость подсудимой не вызывала сомнений, как не вызывала сомнений и ее виновность.
Судебное следствие подходило к концу, оставалось допросить Елену Дмитриевну. Она прихворнула и первые два дня слушания дела не могла прийти в суд. Так ли уж необходимо было вызывать ее в суд? Надо ли было заставлять ее, восстанавливая Миг за мигом, как развертывалась катастрофа, вновь пройти по кругу ада, по которому ее уже проволокла жизнь? И во имя чего? Так ли нуждаются показания Наташи в том, чтобы их подтвердила ее мать? И чего другого можно ожидать от Елены Дмитриевны?
Но странно, как только Елена Дмитриевна появилась на свидетельской трибуне, и прокурор, и адвокат заметно напряглись. Отчего? Да и председательствующий не только мягко — это вполне понятно, — но и с какой-то особой, требовательной доверительностью обратился к Елене Дмитриевне:
— Закон обязывает меня предупредить вас о том, что вы должны показывать правду. Даже если вам это будет трудно, даже если очень трудно. Мы ждем и верим, что вы выполните свой долг. И не только потому, что закон и вас не освобождает от ответственности за дачу ложных показаний.
Елена Дмитриевна кивнула головой и расписалась, что предупреждена об ответственности.
Она знала показания Наташи. Знала она свою дочь, нет такой силы, которая принудила бы ее возвести напраслину на того, кого она, сама этому ужасаясь, убила. Елена Дмитриевна несокрушимо верит дочери, но что делать ей, матери, вызванной свидетельницей, если она не видела, что Аркадий вскочил, ринулся к Наташе и ударил ее? Кухня маленькая, Елена Дмитриевна стояла между Наташей и Аркадием, она не могла не увидеть, если бы он вскочил и ударил Наташу.
Елену Дмитриевну, стоящую перед судом, раздирало глубокое замешательство: Наташа несомненно говорит правду, но ведь и то, что по совести должна сказать она, мать Наташи, должна, не может не сказать — тоже правда. Но одна опровергает другую.
Показания Елены Дмитриевны, если она их даст, отбирают у Наташи то единственное, что хоть как-то смягчает ее виновность, хуже того, они делают ее лгуньей в глазах суда. Елена Дмитриевна не могла обманываться надеждой, что поверят Наташе, а не ей. Если мать показывает против дочери, кто посмеет усомниться в правдивости матери? Кто решится заподозрить мать в готовности причинить зло дочери?
Суд ждет показаний Елены Дмитриевны. И она их дает. Понимая, как они тяжки для Наташи. Но других она дать не может:
— Не видела, чтобы Аркадий ударил Наташу. Увидела, если бы ударил, — сказала и почувствовала себя бескрайне и навечно виноватой перед своей дочерью.
Показания Елены Дмитриевны задали нелегкую работу суду. Само собой разумеется, не возникало ни малейшего сомнения в безусловной правдивости Елены Дмитриевны. Но ведь субъективно правдивые показания могут быть и бывают недостоверными. Самое глубокое стремление сказать правду, одну только правду, не предохраняет от невольных ошибок в памяти и восприятии.
„Скорая помощь”, прибывшая, когда Аркадию ничем нельзя было помочь, вынуждена была заняться Еленой Дмитриевной: потрясенная всем случившимся, она впала в острое реактивное состояние. А ведь установлено, что если какое-либо событие оказывает чрезмерное воздействие на человека, то все то, что этому событию непосредственно предшествовало, может невосстановимо вытесняться из памяти. Кровь, заливающая грудь Аркадия, лицо его, когда он поднялся, сделал два-три шага и рухнул на пол, смерть его, сознание, что в ней виновна Наташа, — разве этого недостаточно, чтобы потрясение, вызвавшее острое реактивное состояние, стерло в памяти то, что предшествовало трагедии? Утверждала же Елена Дмитриевна, что она не видела и того, как Наташа ударила ножом своего мужа. А ведь и этого Елена Дмитриевна не могла не видеть.
Но как бы ни расценивать достоверность показаний Елены Дмитриевны, остается несомненным, что она явила в суде пример редкого всепобеждающего правдолюбия.