Светка обиженно надула губки, но ничего изменить это уже не могло. Дело есть дело и, не сумев послать Лёху на хер тогда, когда он ещё только прибежал ко мне с этой своей идеей покупки мини-издательства, нужно было теперь доводить то, что начато, до ума.
Тем более что тираж уже начал развозиться по магазинам и надо было только дождаться, когда из них потекут обратные ручейки прибыли.
Мы договорились так, что Виталька будет продолжать контролировать работу печатной линии, а мы с Лёхой пока что возьмём на себя охрану склада. Нанимать для этой цели нескольких дополнительных работников нам откровенно не хотелось — каждый из них норовил задрать свою ставку до самых неимоверных пределов, а мы уже и без того были все в долгах, как в шелках, и ещё неизвестно, окупят ли кинговские страшилки все эти наши расходы или нет.
Но как бы там ни было, а приобретенный нами за шесть с половиной тысяч долларов «Pandemonium» беспрерывно катил через себя отпечатываемые страницы книг Кинга, и на прилавках книжных магазинов города уже стояли, гипнотизируя волю покупателей, «Безнадёга», «Кэрри», «Кладбище домашних животных», «Сияющий» и другие тома его собрания сочинений. Ряд этот постоянно пополнялся, только что, к примеру, был сброшюрован и увязан в пачки сборник его рассказов «Сезон дождя», который мы тут же перевезли на дачу, и поскольку дело уже приближалось к вечеру, то я сразу же и остался его тут сторожить, сменив на этом посту скучавшего на крыльце дома с очередной дочитанной книгой в руках Лёху. Надо сказать, что он, наверное, был единственным из нас троих, кто прочитывал всё, что сходило со «стапелей» нашей печатной линии. Я после Светкиных речей да статьи Антона Северского заглядывал в кинговские романы только от случая к случаю, Виталька Великодный большой любовью к художественной литературе и раньше не отличался, а вот Лёха неожиданно для нас пристрастился к этим глупым романам ужасов и прочитывал всё, что мы печатали.
Взяв у него свояковский мобильник, я сел на ещё не остывшее после его задницы место на деревянных ступеньках и прислонился спиной к перилам.
— Ну, давай, братан! — заметно оживляясь, хлопнул он меня на прощание ладонью по колену, чего я, откровенно говоря, терпеть не выносил и, если и не тыкал ему за это каждый раз кулаком в челюсть, то только потому, что это всё-таки был не кто-нибудь, а Лёха. Я ведь хорошо знал, что «стоит пальцем тронуть Лёху, будет он полгода охать», ну а слушать его нытье и оханье не то чтобы полгода, а хотя бы даже полдня — это такая, скажу я вам, пытка, которой я не пожелал бы и врагу.
Так что, еле успев сдержать уже рванувшуюся было в ответном ударе руку, я, от души матернувшись, резко тряхнул ногой и сбросил его ладонь с колена.
— Ладно, ладно, не буду! — отшатнулся он с нескрываемым выражением испуга на лице. — Я же по-дружески… Ты тут давай, не скучай. Возьми вон почитай книгу, если хочешь. Я поправлял днём наклонившуюся стопку, и одна пачка, упав, разорвалась, — кивнул он на лежащую на крыльце книгу в пёстрой обложке.
— Сам как-нибудь решу, что мне делать, — проворчал я.
— Ну, тогда бывай… Если что — то я там за дверью топор поставил, — кивнул он мне за спину. — Так, на всякий случай, — и, помахав на прощание рукой, сел в урчащий за воротами «РАФик» и уехал в город. А я остался сидеть под вечереющим небом и сторожить наш товар.
Практически все дачи вокруг были в той или иной мере недостроены, хотя яблоневые сады вокруг уже успели достаточно хорошо подняться и разрастись. Этот посёлок начинал застраиваться дачами ещё в первые перестроечные годы, когда в нашем городе появились свои собственные «новые русские», ставшие вдруг получать весьма существенные прибыли от торговли водкой, бензином, сигаретами или законом — они-то и начали закладывать себе здесь двухэтажные особняки с балконами, обнесённые глухими краснокирпичными или сквозными зубчато-арматурными оградами. Однако телега российских реформ катила гораздо быстрее, чем работали рабочие красногвардейских стройкооперативов, и пока бригады штукатуров и маляров готовились приступать к внутренней отделке, одни из основателей посёлка разбогатели настолько, что обзавелись себе к этому времени особняками в более элитном посёлке Красная Глинка, где строили свои дачи ещё первые секретари райкома и горкома КПСС, а то и вообще купили готовые виллы в Испании или на Кипре, вследствие чего здешние архитектурные уродцы стали им совершенно ни к чему, тогда как другие их соседи по дачному массиву, наоборот, прогорели и разорились до такой степени, что им было уже вообще не до сооружения дач и тем более не до мыслей о загородном отдыхе.
Лёхин же свояк Мишаня работал начальником одного из небольших городских ЖЭУ и его бизнес начинался с выдачи платных справок для приватизации квартир, со сдачи в аренду подвалов и пустующих технических помещений, а также создания небольшой по численности, но обеспечивающей весь город металлическими оградами и решётками артели сварщиков, и других внешне не впечатляющих, но приносящих реальную прибыль дел. Я бы не сказал, что он был слишком уж жадным до денег — он мог сдать помещение по гораздо более низкой цене, чем за него взяли бы другие его коллеги, и, тем не менее, он начал мало-помалу выбиваться из категории рядовых жителей города в разряд бизнесменов, так что вскоре даже купил себе слегка подержанный БМВ. И потом, когда многие другие оказались вынуждены распродавать свои недостроенные дачи, он позволил себе одну из них купить. Купил, настелил полы, провёл в дом электричество и воду… И тут грянул то ли один из «чёрных понедельников», то ли дефолт, то ли какой-то иной российский облом — я никогда не хранил свои сбережения в банках, да и, признаться, до потраченных на покупку нашего издательства двух тысяч баксов в составе общих шести с половиной у меня и валюты-то отродясь не водилось, а потому не очень разбираюсь во всех этих происходящих унас последние десять лет кидаловских штуках. Знаю только, что Мишаня довольно крупно подзалетел, а потому окончание строительства купленной им дачи было на неопределенное время отложено.
Но зато у нас появилась возможность недорого арендовать его дом под склад для наших книжек. Вон сколько мы их уже наштамповали!..
Я поднялся со ступенек, размял затекшие ноги и, войдя в дом, щёлкнул выключателем. Под потолком вспыхнула вкрученная в голый чёрный патрон стопятидесятиваттная лампочка, осиявшая наши полиграфические закрома, и я с эдаким кулацким сладострастием обозрел всё возрастающие припасы. В большой прихожей стояли ровные штабеля аккуратно уложенных книжных пачек — я сам разгружал половину из них, укладывая в ровные ряды вдоль стен, больше всего на свете я не люблю неаккуратность и беспорядок, а поэтому меня просто не могла не оскорбить поваленная Лёхой крайняя от входа стопка. При этом, как он и говорил, одна из упавших пачек действительно разорвалась и высыпавшиеся из неё книги сверкающим глянцевым веером лежали на некрашеном полу.
Ругнувшись про себя, я наклонился и начал восстанавливать нарушенную моим безалаберным другом гармонию — сложил поваленные им пачки в прежнюю ровную башенку, а сверху уложил книги из разорвавшейся упаковки.
— А говорят, что в стране не осталось ударников! — прозвучал вдруг за моей спиной чей-то голос и, не донеся до штабеля последнюю из поднятых с пола книг, я оглянулся и увидел троих незнакомых парней, которые вошли в незапертую мной за собою дверь и теперь стояли, перекрывая мне возможный выход на улицу.
— Бизнес любит аккуратность! — произнес самый щупленький и лысый из них, делая шаг в мою сторону. — Верно?
Я молча стоял с так и не положенной на место книгой в руке.
— Я понимаю, что наш визит несколько неожиданен и вызывает определённое замешательство, но я сейчас все объясню, — проговорил щуплый. — Если вы со своими друзьями хотя бы иногда читаете газеты или смотрите телевизор, то ваших глаз или слуха просто не могло не коснуться такое неэстетично звучащее, хотя и часто употребляемое ныне слово как «рэкет».
— Это уж точно! — хохотнул один из стоявших за ним верзил. — Звучит крайне отвратно. Как скрип отдираемой от забора штакетины.
— Которой тебя собираются колошматить! — мрачно добавил его приятель.
— Мальчики, мальчики! — поднял руку их предводитель (я уже понял, что главным тут был именно худой). — Мы никого тут не собираемся трогать, мы пришли сюда только поговорить и не более… Если, конечно, на нас тут не нападут первыми, — уточнил он с усмешкой.