Занятие оказалось совсем не веселым.
Неподалеку какой-то мужчина прислонился к сучковатому стволу дерева. Шелби заметила его, только когда он отлепился от дерева и пошел к ней. Прикрывая ладонью глаза от слепящего солнечного света, она подумала, что его силуэт ей смутно знаком.
— Шелби Моррисон, — проговорил он, и что-то в незнакомом баритоне встревожило ее.
Это был уже второй незнакомец, знавший ее имя, в то время как она точно не говорила ему, как ее зовут. И Шелби прекрасно знала, что случилось с первым.
Она поднялась на ноги, может, для того, чтобы иметь возможность убежать, и сделала шаг назад. Под ее ногами захрустели опавшие сухие листья.
— Мы знакомы? — нервно спросила Шелби.
— Лично — нет. Но позвольте представиться.
Незнакомец схватил ее за руку, и, как только это случилось, Шелби словно тряхнуло изнутри, парализуя все органы. Глаза широко распахнулись от того, что она никак не могла сделать вдох. Боль пронзила все тело, словно тысячи острых ножей, но даже кричать было бесполезно.
Когда темнота окутала Шелби, она с радостью приняла ее. Потому что в этот самый момент боль прекратилась. Глубокая бархатная ночь поглотила ее.
Шелби окунулась в ощущение покоя и полета. Она как будто плыла в море таком же темном, как глаза Сикса. В мыслях появились разные образы. Мама. Сестры. Брат. Макс и улыбающаяся Олли, которая рассказывает свои остроумные анекдоты. Свадьба. Цветы. Снова цветы. И Сикс. Его поцелуи. Его руки. Его идеально красивое лицо. И каждое слово, которое он шептал ей на ушко прошлой ночью. А потом все это исчезло, вытеснилось совершенной пустотой. Такой необъятной, что ей конца и края не было.
Шелби застонала, отчаянно желая снова увидеть все это — увидеть его и людей, давно имевших свои уголки в ее сердце.
— Привет, Шелби, — четко и ясно услышала она сквозь затуманенные чувства.
Голос принадлежал женщине, определенно уверенной в себе и наделенной властью. Шелби попыталась оглядеться, но вокруг, как и прежде, была полная пустота.
— Г-где я?
Ей не ответили. Пустота заставляла нервничать и, казалось, начала заполнять Шелби изнутри.
— Где я? — снова спросила она, срываясь на крик. — Пожалуйста, ответьте!
— Далеко впереди путь света. Ты его видишь?
Как только эти слова прозвучали, вдалеке показался свет, становившийся все ярче и ярче. Шелби никогда не видела ничего подобного. Этот свет был ярче и яснее солнечного.
— Да, я вижу.
В этом свете крылась невероятная красота, приятное мягкое тепло, и отголоски смеха звенели внутри него.
— Он здесь для тебя. Я спрошу только один раз. Ты хочешь принять его сейчас?
Первой мыслью было согласиться. О да. Свет был прекрасен. Шелби тянуло к нему, и все инстинкты кричали ей ступить на этот путь и следовать за светом. Она осторожно сделала шаг вперед, потом еще один, зная, что идет по воздуху, потому что внизу не было никакой твердой поверхности. Она смотрела только на свет. Он был похож на песню, обещавшую что-то невероятно прекрасное. Шелби всем сердцем верила этому обещанию и в глубине души знала, что все по-настоящему. Но было что-то еще, такое же настоящее и такое же сильное. Что-то чудесное. Что-то такое, чего она хотела, в чем нуждалась. Кто-то, с кем она хотела быть. Шелби остановилась и покачала головой.
— Нет. Я… нет, не хочу. — Пока нет. Не сейчас.
— Нет? Значит, таков твой ответ?
Шелби несколько раз покрутилась вокруг себя, пока не увидела вдалеке размытую фигуру, стоявшую напротив света. Голос как будто стал звучать ближе, когда фигура медленно обрела четкие очертания, и Шелби затаила дыхание при виде говорившей женщины.
— Тогда возвращайся к своей жизни, Шелби Моррисон. Возвращайся к моему жнецу — пока он твой.
Женщина подняла руки, и разноцветные движущиеся спирали собрались вокруг Шелби, закружили ей голову, лишили дыхания, привели в полнейшее отчаяние. А потом она упала.
Шелби ударилась головой и всхлипнула:
— Нет!
— Шшш. Теперь ты здесь. Со мной.
Сильные теплые руки гладили ее шею, ее лицо.
— Сикс? — Шелби моргнула, села и стряхнула запутавшиеся в волосах листья. — Что случилось?
Он вытащил из ее волос оставшиеся листья и пригладил рукой растрепавшиеся локоны. Его мягкий, как зефир, голос не сказал ничего, что могло бы успокоить ее мчавшееся вскачь сердце.
— Теперь ты здесь, — сказал он и прижался губами к ее лбу.