Дальше рассказ шёл от лица мальчишки десяти лет. Босой, приседая на остром гольце, тот двинулся в сторону крепости, куда указали. В длинных трусах, с кривоватыми ножками, узкоплечий. Видел, как напротив вала купаются солдаты из воинской части, расположенной в крепости. Смуглые туркмены или узбеки. Которые и плавать-то толком не умеют. Однако плещутся на мелководье, и даже вроде бы играют в догонялки. Юрка полез в воду, погрёб до середки речки. Нырнул. А тут солнца! Полная река! Отблескивает от донной гальки, слепит глаза. Вынырнул и сразу лёг на спину. И распахнулось небо. Раскинув руки, крестом сплывал с течением в сторону Иртыша. В ушах, будто песок, рассыпалась река. «Куда прёшь на удочки! Куда?!» Рыбак. Ждущий крупную рыбу. Пришлось обогнуть дурацкие дубины, почти достающие до середины, и вылезти на берег пониже. «Ну и как – поймал?» Но отец, забыв про удилища, смотрел куда-то вверх по Ульбе. И вдруг побежал. Неуклюже вскидывая ноги в резиновых сапогах. Влетел в речку, упал, вскочил, по пояс погрёб к другому берегу. И мальчишка увидел – у противоположного берега медленно плыло смуглое тело кверху спиной. Течение поворачивало тело то в одну, то в другую сторону и вновь тащило прямо. Утопленник! Отец подхватил, взял тело с безвольной головой себе на грудь. Попятился. Хотел тащить к своему берегу. Опрокинулся с безжизненным таджиком. Вскочив, вновь подхватил. Левая, недавно сломанная рука отца не могла удерживать, скользила. Повернул мокрое лицо: «Юрка, помоги!» Юрка попятился, замотал головой. «Ну! Мать-перемать!» – стегнул матом отец. Юрка истерично взвыл и побежал в воду. Вдвоём подхватили под руки, плавом повели тело к берегу, с водой вытащили на гальку и упали рядом с разинутыми, без воздуха, ртами.
И началось: верхом на таджике толкал грудь его и дул в рот. Пасынок Вовка бегал с котелком за водой, брызгал, обливал лицо утопленника. Во главе с капитаном в форме прибежали купальщики таджики и уставились на собрата, лежащего на гальке. Капитан с конопатым русским лицом опомнился, приказал качать утопленника вниз лицом. «Вниз лицом! Понимаете, дурьи головы?» Таджики ни черта по-русски не понимали. Только прибыли неделю назад в стройбат. Наконец вместе с капитаном подхватили, стали раскачивать. Но ничего, кроме длинной слюны, утопленник не отдавал. По отмашке капитана тело положили, наконец, на землю, на гальку, вверх лицом. «Всё, конец», – сказал капитан. Таджики, как один, заныли, стали отворачиваться. Жалкие, в вислых мокрых трусах. Погибший был голый совсем, без трусов, с длинной свежей царапиной наискось по груди. Видимо, нырнул в неглубокую ямку и зацепился, запутался в тросе. В одном из многих, которые по вёснам бросают плотогоны в реку. Перед самым устьем, где мелкие плоты они сбивали в крупные. Трос стащил и трусы. Вовка вдруг начал тоже отворачиваться, плакать. «Ты чего, сынок?» – «Папа, я же мог спасти его, освободить от троса. Он же боролся где-то рядом со мной. Я же мог увидеть его. А я, а я плыл и смотрел в небо». Обнял мальчишку, который впервые увидел смерть, гладил, успокаивал.
Сидели, курили с капитаном, ждали машину из крепости. «Как же ты теперь?» Капитан судорожно, глубоко, затянулся. «Да что я. Человек погиб». Да, пропал капитан. Разжалуют, посадят. Зато прогуливался с барышней на крепостном валу. Цветочки ей срывал. Пока таджики без его присмотра волохтались внизу у крепости. Да, пропал мужик.
Приехал бортовой грузовик. Открыли борт, подняли, положили погибшего на грязные мазутные доски. Капитан заорал. Тогда подвели под тело брезент. Не менее грязный. Закрыли борт. Сели вокруг погибшего. Капитан нырнул в кабину. Тронулись.
Отчим и пасынок смотрели вслед. Потом стали собираться.
Заканчивался рассказ предложением: «Юрку знобило». Прямо по Чехову – «Мороз крепчал». Но – напечатали. В одном из региональных сибирских журналов. Ничего даже не выкинув. И на этом – всё. Сколько ни бомбил потом редакцию другими рукописями – ответ приходил один: сыро, банально, неинтересно. Работайте, мы в вас верим.