Словом, Табашников оказался на распутье. Жениться? Или – ни в коем случае! А тут ещё отец всё время возникал, как пограничник: «Смотри в оба, сын. Оттяпает». Понятно, квартиру.
Как это часто бывает, лучшая подруга Елизаветы под большим секретом шепнула на улице: уедет с сыном в Германию. Уже собирает документы. Можете потерять квартиру, Евгений Семёнович. Тоже, как и отец, мол, смотрите в оба! Табашников сказал спасибо лучшей подруге, у которой Елизавета после побега из Павлодара жила какое-то время. Теперь он знал планы своей сожительницы, а значит, был вооружён.
Однажды, тоже за завтраком, его прямо спросили, думает ли он оформить отношения. В загсе. Получалось, немка с сынишкой и всеми своими вещами висела в корзине воздушного шара на приколе. Почвы не было под ногами. Не было и движения. Ни в какую сторону. Пора рубить канат, в конце концов. Эй, воздухоплаватель! Уснул?
– Ты же собралась в Германию? – Дескать, зачем тебе воздушные шары здесь и корзины.
Елизавета на миг растерялась: узнал! Вот Светка сволочь. Однако овладела собой:
– Так ты же можешь поехать с нами. Как официальный муж. А?
– Нет. Я отца не брошу.
– Да какой отец! Он здоров как бык! И потом, есть дома для престарелых. А, Евгений?
– Нет, Лиза. Поедешь только с Вовкой.
Когда сожитель увел Вовку в садик – на кухне рвала и метала: чурбан, гад неблагодарный.
Больше в загс не тащили, но наступили не очень приятные времена. Скачек по ночам для Табашникова больше не было. Отселили в гостиную на диван. Недовольный Вовка перебрался в спальню к матери на новую купленную детскую кровать. Создалось вообще-то интересное положение: квартиранты вели себя как хозяева, хозяин превратился в квартиранта..
Впрочем, к мальчишке уже привязался. По вечерам мараковали вместе над моделями. От грохота кастрюль с кухни вздрагивали, но старались как бы не слышать. На диване, приобняв малого, рассказывал ему разные истории. Пока того не утаскивали в спальню. «Ну ма-ама. Дядя Женя не дорассказал». «Завтра доскажет. Он много басен и сказок знает. Заслушаешься».
Так длилось месяца два. К счастью (для Табака), у немки не складывалось что-то с документами на отъезд. Где-то она, наверное, пока не могла доказать чистое немецкое своё происхождение (так предполагал, об этом ни звука от неё). Поэтому решила пока отступить. Переждать у Табашникова. (И, как оказалось, ожидание растянулось на три с половиной года.) Вернуть всё к началу. Вовка с радостью перебрался обратно в гостиную, куда кровать уже перетащили. Чтобы быть всё время с дядей Женей. Даже спать с ним рядом. Чтобы рассказывал, сколько его ни попросишь. Пока не заснёшь. Но однажды утром проснулся, а дяди Жени на диване не было. Ни постели, ни его самого. Переманили. Из спальни. Позвали как котика: кыс-кыс. И дядя Женя побежал. Эх, дядя Женя.
4
В телевизоре у Табашникова шла религиозная передача. Показывали торжественное богослужение. Весь в золоте главный священник водил пятью длинными свечами, и гулкий голос его улетал под своды храма. Тесная озарённая паства, в основном женская, в платочках, со слезами на глазах принимала благодать.
Агеев ел, но уже рассуждал. Видимо, о себе:
– Как только у верующего возникнут вопросы к священнику – вера его кончается. Религия – очень удобный закуток, куда можно спрятаться от жизни. От всех своих неурядиц, незадач, несчастий. Поэтому она вечна. Всегда были и будут люди, которые боятся брать заботу о самих себе. Религия – это высшая форма рабства, Женя. Только духовного.
Табашников хмурился: ишь, ты, какой умный. Сам относился к вере пока сложно. Ни в ту, ни в другую сторону. То верил, то сомневался. А этому всё ясно – вещает. Слушайте тут его.
Пошла реклама. Другая теперешняя религия. Религия еды, лекарств, вбиваемого конформизма. Агеев и тут пошёл резонёрствовать. Накат у него сегодня. Вдохновение. Заодно обсасывал куриное крылышко: