Пробираясь к столику, мимоходом пожал руку – Иван.
Бросил деньги, сел, начал считать.
На старомодных счётах откинул костяшками итог:
– Семьдесят тысяч. Сколько будет один процент от них? Металлург?
Табак мгновенно сказал.
– Молодец. Знаешь высшую математику. Держи семьсот.
Табашников переодевался, лихорадочно подсчитывал. Двадцать одна тысяча в месяц! Чёрт побери-и. Никаких пенсий не надо. Золотое дно!
– Ты вот что, Евгений, – провожал Гудков. – Шляпку завтра сними. Не позорься. Вот тебе платок. Будешь теперь воином-афганцем. Завтра – как штык. В полвосьмого.
Домой летел, как сам Иван Гудков – на крыльях. Никакой усталости. Подъём, эйфория.
В кухне жадно поедал всё, что приготовил Агеев.
– Вон, смотри, – показывал тот в телевизор. – Твой собрат – кот Арчи. Дегустатор со стажем. Так же набивается. Как и ты сейчас. Два собрата. Отощали.
Табашников смеялся, наворачивал:
– Гена! Семьсот рублей за полдня. Семьсот, Гена! Никаких пенсий не надо.
– Да ведь здоровье угробишь. Окончательно. Дурень. Для тебя ли это? Опять спину сорвёшь. Забыл, что с тобой недавно было?
Но Табашников не слышал друга, всё хвастался, какие деньги он теперь будет заколачивать. Золотое дно, Гена!
В следующие два дня подъём не убывал. Русским басмачом в платке Табак рыскал вдоль рядов. Мгновенно понимал торговок. Бежал, подносил им. Тащил, волок (мешки с картошкой).
Чтобы скостить путь от дальнего склада, нередко с ящиком бежал через шанхай с ширпотребом. Здесь маялись бездельницы возле своего товара, развешенного до неба. Не забывал подбодрить сидящих женщин: «Привет, бизнесменки! Как идёт торговля?» Бездельницы на стульях горько смеялись. Но всегда кричали вслед: «Не радуйся. Не зарекайся. Тоже будешь здесь сидеть. Мужскими подгузниками торговать, ха-ха-ха!»
Табак благополучно выруливал из хохота и ещё шустрее чесал.
Павловна еле успевала сдерживать:
– Не гони, Семёныч. Придержи лошадей. Тут до тебя был алкаш – на ходу спал. Куда гонишь?
Табашников только посмеивался. Перекинул Павловне прямо через прилавок мешок свёклы. Геркулес.
В субботу завезли солёные арбузы в мешках. И всем торговкам арбузы эти тут же потребовались. Табак сильно напрягся. Таскал тяжеленные мешки сперва на горбу, потом стал таскать в обхватку. Мелко колбася ножками. Мешкам-гадам, казалось, не будет конца.
Вечером домой шёл с предчувствием боли. Боли в спине. Или в пояснице. Деньги в кармане (целых девятьсот!) почему-то не радовали.
Перед сном растёр спину и поясницу мазью Маргариты Ивановны. Вонь восстала в темноте – вырви глаз. Ворочался в ней, долго не мог уснуть. А когда уснул, – во сне почему-то увидел Павловну с рынка. Будто бы грузная Павловна сидела на яблоне и собирала яблоки в длинную сетку, привязанную к её животу. Непонятно было, как, за счёт чего она держится на жиденьких, к тому же увешенных яблоками ветках – своеобразное эфемерное яблочное облако висело, готовое уплыть вместе с Павловной. Павловна подвела губки помадой и сказала: «Лови моё сладкое яблочко, милый». Кокетливо, двумя пальчиками, кинула яблочко вниз. Поймал яблочко Павловны, но сразу сказал Павловне: «Я, конечно, попробую твоё яблочко, Павловна, но исть не буду». Так и сказал по-сибирски «исть его не буду». Грузная Павловна сразу полетела вниз. Еле успел поймать у самой земли. И сразу сломался от боли. От боли в пояснице. «Ну и тяжела же ты, Павловна». И проснулся – боль стреляла наяву. Прямо в кобчик.
С утра сидел в сиянии алмага. Слушал себя. Пытался уловить целительные токи.
Агеев, конечно, сразу закричал. Едва только в доме появился:
– Вот он! Сидит! Сияет! Будда Буддой! – И понеслось: – Я что тебе говорил! А? Что! Безумец!
Заболевший робко оправдывался, мол, арбузы завезли, слишком тяжёлые, а так бы – ничего, можно. Сказал, что Гудкову пришлось позвонить. Отказаться от должности. Извиниться.
Но Агеев уже сидел на стуле. Агеев сдулся:
– Да что Гудков, Женя. Что теперь я Андрею скажу. А тот Зиновьеву. С какой рожей теперь обращаться к ним. Просить о чём-нибудь.
Больной снял алмаг. Полусогнутый, опять в бабьей застёгнутой своей кофте до колен, пробрался на кухню, чтобы позавтракать.
Агеев хотел помочь, но Табак выставил руку. Сам включил газ. Сказал:
– Об одном тебя прошу, Гена. Маргарите Ивановне о моём рынке – ни звука. Сможешь? – спросил у сковородки в руке.
– Какой разговор, какой разговор. Женя!
Агеев скорей надевал плащ. Но поздно – заползал мобильник Табака. Кузичкина!
– Да, Маргарита Ивановна, – ответил Табашников. – Здравствуйте.
– Как ваши дела, Евгений Семёнович? Как работа на рынке? Как вас встретили там?