Разумеется, это была шутка. Он ни на миг не поверил, что они собираются отвести его в номер и что они все трое разденутся.
Его разыгрывают. С самого начала. Он не поддается. Меньше чем в пятидесяти метрах имелось другое кабаре, его фиолетовое название выделялось в темноте. Он силится прочесть. Буквы скачут перед глазами. То ли «Тигр», то ли «Тибр».
На его пороге швейцар в сером рединготе болтает с полицейским. Если не считать их, улица пустынна.
Может, женщины бросили его из-за полицейского? Он обернулся, чтобы посмотреть, что с ними стало. Их здесь уже не было. Может, они вернулись в «Карийон»? Или же продолжили свой путь и сейчас были уже далеко?
Что ему с того? Alea jacta est [6]. Ему не было страшно. Он всегда брал ответственность на себя, как и полагается мужчине. Никто не мог утверждать, что он ведет себя не как мужчина.
Что было трудно, так это сохранять равновесие, теперь, когда девиц уже не было рядом, чтобы поддерживать его, и время от времени он натыкался плечом на стену.
Из-за полицейского ему следовало шагать прямо. Девиц-то полицейский напугал, но ему он не внушал страха. Ему не в чем было себя упрекнуть. Может, он и был проклят – если ад Бланш существует, – но ему не за что было краснеть.
Мужчина имеет право раз в жизни заняться любовью с другой женщиной. Он даже ее об этом и не просил. Она сама все устроила.
Следует ли ему сказать, проходя мимо:
– Добрый вечер, господин полицейский.
Нет. Это могло бы показаться вызывающим.
А если бы он ему сказал:
– В «Карийоне» находится некий Фарран со своей бандой. Человек по прозвищу Малыш Луи угоняет машины, а затем, когда клиент пьянеет, Алекса... Выслушайте меня... Я, быть может, тоже пьян, но я знаю что говорю... Алекса – это брюнетка, та, у которой тело...
Какое же у нее тело? Струящееся! Вот. Трудно описать тело, и он нашел нужное слово: струящееся! А рот... для рта он не находил нужного слова, но всякий поймет.
Короче говоря, у него была возможность всех их засадить. Их арестуют. Отведут в тюрьму.
Однако он молча проходит мимо этих двоих мужчин, которые не обращают на него внимания.
Разве не должен был полицейский расспросить его? Неужели он не понял при взгляде на него, что тут что-то не так? Жовис ни разу за всю свою жизнь не был пьян. «Нет, господин полицейский, даже в тот день, когда мы отмечали мое повышение по службе на площади Бастилии».
Ему поставили шампанское. Его коллеги. Не настоящее шампанское. Игристое. Тем не менее соизволил приехать г-н Арман и произнес речь, в которой говорил о большой семье, которую все они составляют и которая всегда будет идти вперед для блага...
Это было глупо! У полицейских нет чутья. Они годятся лишь на то, чтобы управлять уличным движением. Настоящую работу выполняют другие, те, кто одет как все и кого не узнают в повседневной жизни.
Если бы такой вот человек оказался сейчас перед ним...
Где это он? Ах да, на улице де Понтье... Нужно убираться с этой улицы, которая не ведет к его машине... Она была припаркована в подземном гараже на авеню Георга V...
Чтобы попасть туда, нужно выбраться из этой кишки, что идет под уклоном вниз и на которой не видно ни души, ни огонька, если не считать уличных фонарей.
Ему следует найти проход, чтобы двинуться правее, к Елисейским полям, где г-н Арман руководит агентством, которое все из стекла. Жаль, что оно не открыто по ночам. Он бы пошел и сказал г-ну Арману...
Он остановился – у него закружилась голова, – и ему пришлось ухватиться за дверь. У него в груди происходили какие-то неприятные вещи. Его не тошнило. Дело было не в желудке. Может, это сердце сжимается и расширяется, причиняя ему сильную боль...
Неужели они его отравили? Ему удалось достать из кармана носовой платок, чтобы вытереть им лоб, по которому струился пот.
Во всяком случае, они будут защищаться. Ему слишком много о них известно. Он сказал об этом Алексе и Ирен.
Странно. Ему не удается убедить себя, что он переспал с Ирен. Разве это не должно было оставить какойто след? После она была такой же, как и до, как будто между ними ничего не произошло.
Ему слишком много о них известно. Он может сделать так, что их всех арестуют. Это не входит в его намерения. Он не... – как же это называется? стукач.
Пусть они оставят его в покое, а он со своей стороны не станет соваться в их махинации. Одной угнанной машиной больше, одной меньше...
Вот только им-то это неизвестно. А бармен Леон взглянул на него тогда змеиным взглядом. Затем отправился за кулисы, где хоронился Фарран.
Фарран – главарь. У него вид главаря.