– А ты умеешь убедительно говорить, Ним. Не думал выставить свою кандидатуру на выборах?
– В клуб «Секвойя»?
– Ну, это вряд ли.
– Ладно. Достаточно про природный газ и нефть. Теперь поговорим об атомной энергетике.
– А надо?
Ним осекся, с любопытством глядя на собеседницу. Стоило произнести слово «атомный», и Лора Бо неизменно напрягалась. Она всегда была страстной противницей строительства АЭС – как в Калифорнии, так и где бы то ни было еще, – и к ее мнению прислушивались, потому что во время Второй мировой она была связана с проектом «Манхэттен», где разрабатывалась первая в мире атомная бомба.
– По-прежнему реагируешь?.. – спросил Ним, отведя глаза.
Принесли заказ. Лора Бо не отвечала, пока официант не отошел.
– Думаю, тебе известно, что у меня до сих пор перед глазами ядерный гриб.
– Да, – кивнул Ним. – Знаю и, кажется, понимаю.
– Не думаю, что понимаешь. Ты слишком молод: не помнишь – и не принимал в этом участия, а я принимала.
Она говорила очень сдержанно, но в словах Лоры Бо чувствовалась боль, которая мучила ее на протяжении многих лет. Юная Лора попала в проект по разработке атомного оружия всего за шесть месяцев до бомбардировки Хиросимы. Она мечтала двигать науку, но после того, как была сброшена первая бомба – кодовое имя «Малыш», – ее обуяли ужас и отвращение. А главное – она чувствовала вину за то, что даже после Хиросимы не протестовала против второй бомбы – кодовое имя «Толстяк», – целью которой стал Нагасаки. Да, это произошло всего лишь через три дня после Хиросимы. И никакие протесты не помогли бы добиться отказа от второй бомбардировки и спасти восемьдесят тысяч невинных душ, погибших или изувеченных лишь для того, чтобы – как многие считали – удовлетворить любопытство военных и ученых. Тем не менее она не протестовала – нигде и никак, – и теперь ничто не могло снять с нее эту ответственность.
– Вторая бомба была не нужна, – сказала она, будто размышляя вслух. – Совершенно не нужна. Японцы и так капитулировали бы после Хиросимы. Однако «Толстяк» был сделан по другому проекту, его хотели испытать – убедиться, что сработает. Сработал.
– С тех пор прошло много времени, – сказал Ним. – И нам стоит спросить себя: должно ли случившееся определять наше отношение к строительству АЭС сегодня.
– Это невозможно разделить, – ответила Лора Бо с величайшей убежденностью.
Ним пожал плечами. Он подозревал, что председательница клуба «Секвойя» не единственная в мире лоббистка, которая выступает против атомной энергии, чтобы искупить личную или коллективную вину.
– В каком-то смысле ты и твои единомышленники выиграли битву за атомную энергетику. Вы загнали ситуацию в тупик – не логическими аргументами, не потому, что убедили большинство в своей правоте, а потому, что использовали бюрократические проволочки и затягивание. Часть ограничений, на которых вы настаивали, разумны и были необходимы. Другие – абсурдны. Тем не менее в итоге вы настолько повысили ставки и сделали вопрос строительства АЭС до того сомнительным, что большинство энергетических компаний просто не могут позволить себе этим заниматься. Они не в состоянии ждать пять-десять лет, тратить десятки миллионов долларов на предварительные изыскания, а потом получить отказ. – Ним помолчал. – Таким образом, на всех этапах нам необходимо обеспечить альтернативу, план Б. И это уголь.
– Уголь загрязняет атмосферу, – сказала Лора Бо, ковыряя вилкой салат. – Для угольной ТЭС нужно выбирать место очень осторожно.
– Поэтому мы выбрали Тунипу.
– Есть возражения экологов.
– Какие именно?
– Некоторые виды растений и животных встречаются только в Тунипе. Ваш проект им угрожает.
– Например, мытник из семейства заразиховых?
– Да.
Ним вздохнул. До ГСС уже дошли слухи о проблеме мытника. Редкий цветок одно время считали исчезнувшим, но не так давно были вновь обнаружены ареалы его распространения. Из-за одного из них, в штате Мэн, «зеленые» добились заморозки проекта по строительству гидроэлектростанции стоимостью шестьсот миллионов долларов.
– Ты же знаешь, что ботаники признают: мытник не имеет ценности для экосистемы! И его даже красивым не назовешь.