— Примус работает, как часики, — сказал техник летчику, когда двигатель был остановлен.
Надо же! Эту чудесную силовую установку они называли так запросто — примусом.
— Значит, можно договариваться об отлете? — спросил летчик, слезая по стремянке на землю. Он посмотрел на часы. — Надо будет успеть подать заявку.
— Давай, дело за тобой, — техник поставил заглушку во всасывающее сопло.
Я зашел в хвост самолета и потрогал землю — она была горячая и сухая, как под в печной топке. Так, наверно, выглядит и лунная поверхность на солнечной стороне.
Летчик пожал мне руку:
— Ну, бывай здоров. — Он, не снимая шлемофона, заковылял к занесенным снегом ангарам.
— Как фамилия этого летчика? — спросил я у техника. — Хороший парень.
— Капитан Яшкин. А зовем мы его промеж собой Летучим Голландцем. Вообще-то к нашим машинам он не имеет прямого отношения. Это он так, для поддержания летной формы, потому что на его экспериментальном самолете ведутся большие доработки. — И техник через плечо указал в сторону стоявшего на отшибе ангара, около которого толпились наши летчики.
— Что там?
— На перехватчик глазеют, — техник даже не повернулся. Для него, видно, все было привычно.
Я быстро распрощался с ним и поспешил к товарищам.
Летчики не спускали глаз с самолета, как две капли воды похожего на тот, что был нарисован на схеме и висел у нас в классе. Стояли молча, потому что все понимали, слова, высказанные в адрес этого удивительного по формам самолета, не могли бы выразить и сотой доли всех тех достоинств, которыми он обладал.
Я вообще не мог представить, может ли быть когда-либо создана крылатая машина красивее этой. Около раскрытых лючков копались техники. Мне бросилась в глаза необычная приземистость нового самолета, хотя по размерам он был значительно больше тех, которые нам предстояло получить. Что-то сильное и сокрушительное было в его очертаниях, в крупнокалиберных пушках, торчавших из-под обтекателей. Мы так и не тронулись с места, пока чудо-самолет с тонкими острыми крыльями снова не закатили в ангар. И только когда перед нами задвинулись огромные металлические ворота, Лобанов сказал:
— Ради этого стоит послужить в авиации.
И мы все молча согласились с ним.
ПЕРВЫЙ БЛИН КОМОМ
Давно ли я стоял у самолета и с опаской поглядывал, как запускали двигатель! А теперь я сидел в кабине и готовился к вылету. Правда, обязанности на мне лежали скромные: я просто должен был следить за действиями летчика-инструктора, который находился в другой кабине, и еще смотреть на приборы. Но это не удручало меня. Ведь самолет, в котором мы сейчас находились, отличался от боевых реактивных самолетов только второй кабиной и двойным управлением.
Немало пришлось попотеть мне и товарищам, прежде чем нас допустили к полетам на этом учебно-тренировочном самолете со спаренным управлением, который в среде авиаторов назывался попросту спаркой.
Прежде всего мы должны были изучить особенности аэродрома: расположение стоянок, взлетно-посадочную полосу, рулежные дорожки.
Вооружившись карандашами и бумагой, мы ходили стайкой, определяя на глазок расстояние от одного предмета до другого, делали себе наброски-кроки.
Длина взлетно-посадочной полосы оказалась значительно больше, чем на нашем аэродроме. Это указывало на один из главных недостатков реактивных самолетов: они долго не могли набрать нужную для отрыва скорость, погасить ее после приземления.
На другой день над аэродромом появился пассажирский самолет. Приземлившись, он подрулил к стартовому командному пункту, раскрашенному, как шахматная доска, в черные и белые клетки — это чтобы его лучше было видно с воздуха.
Сюда же, на СКП, подъехали и мы с нашим опекуном полковником Бобровым.
— Сейчас посмотрите, как аэродром выглядит с воздуха, познакомитесь с расположением запасных аэродромов, — сказал он, — и… с площадками для вынужденной посадки.
Мы прекрасно отдавали себе отчет, зачем нам хотели показать запасные аэродромы и велели назубок выучить частоты и позывные приводных, радиостанций на них, но это ни у кого не вызвало испуга. Только собраннее почувствовал себя каждый, проникаясь ответственностью за все, что нам предстояло сделать.
Мы поняли: для нас кончилось время бесконечных теоретических занятий, споров и словопрений. Наступила пора действовать.
Заняв места у круглых, как на корабле, иллюминаторов, приготовились наматывать на ус все, что будет говорить Бобров. (Чтобы слышать его, нас снабдили радионаушниками.)