которые мне нужно было подписать, несколько посылок от фанатов, которые думали, что
124
им представится лучший шанс заполучить автограф, если они отправят мне свои
памятные подарки в ресторан, а не на обозначенный почтовый ящик, а еще был новый
выпуск журнала Sports Illustrated.
Когда я уже был готов выключить свет и запереть все, мой взгляд упал на письмо,
адресованное Гвен, которое торчало из-под стопки счет-фактур на столе. Оно было
написано на отличной бумаге с золотистым тиснением TK HOSPITALITY GROUP.
Она была номинантом какой-то премии? Я вытянул этот листок, задумавшись, не
было ли причиной того, что она не поднимала эту тему лишь потому, что боялась
привлечь к себе внимание. Она, конечно, не заработала большого успеха после хорошего
отзыва о Stonestreet’s, опубликованного в газете, не смотря на всю похвалу, которая была
направлена непосредственно в ее сторону.
В письме было три строчки, и я понял, как ошибался в своих предположениях. Это
не имело отношения к награде. Это было предложение о работе. Вернее, это было
подтверждением о получении меню, которое она отправила для просмотра шеф-поваров.
В Манхэттене. За восемнадцать сотен миль отсюда.
Она ни разу не упоминала об этом.
Я как идиот верил в то, что у нас был прогресс в отношениях, что мы перевернули
новую страницу и что Гвен осела и успокоилась. Все было так, за исключением того, что
этот шаг прямо выводил ее за пределы моей жизни. Почему, черт побери, она не сказала
мне? Она собиралась просто в один день уведомить меня о том, что покидает ресторан и
переезжает на другой конец страны?
Возможно, в этой истории было что-то еще. Возможно, она уже не рассматривала
это предложение. Но если это было так, тогда зачем она подала свой вариант меню?
Гвен вела себя как обычно, и я знал, что разочарование и ревность, наполнявшие
меня, были не совсем оправданы. Но, черт бы побрал, мое мнение и чувства должны
иметь какое-то значение.
И настало время действовать именно так.
Час спустя, когда солнце опускалось за горизонт, а по небу разливались оранжевые и
синие тени, я позвонил в звонок дома Роуз Лалонд. Отец стоял рядом со мной, пока я
удерживал одной рукой тыквенный пирог, а на второй ощущал горячее дыхание своего
отца. Воздух стал прохладным, наполненным сладким, мускусным запахом осенних
листьев и дыма от горящих каминов.
Под светом фонарей на крыльце, я увидел, что его глаза были остекленевшими и
налитыми кровью, его кожа покраснела, однако я знал, что это не по причине морозного
ветра или температуры. Я задавался вопросом, мог ли он открыть бутылку скотча сразу
после окончания парада в честь Дня Благодарения? Возможно, мне следовало выбрать
что-то другое в качестве подарка для хозяйки, а не бутылку вина.
Кроме обычных любезностей, мы больше с отцом друг другу ничего не говорили
сегодня — мы никогда не делали этого на важных праздниках. Они слишком сильно
напоминали нам о маме. О свежеиспеченном хлебе, о ее секретном рецепте сидра, о ее
широкой улыбке и звонком смехе, и о том ощущении дома, которое мы никогда не смогли
найти вновь после ее смерти.
Звук того, как кто-то возится с замком, заполнил тишину между нами, и после
паузы, тяжелая деревянная дверь распахнулась.
— Счастливого Дня Благодарения, заходите, — воскликнула Роуз. Она провела нас
внутрь и повесила нашу верхнюю одежду в шкаф. Затем забрала из рук отца тыквенный
125
пирог, пробормотав что-то по поводу того, что «не стоило так беспокоиться», даже не
смотря на то, что это был тот же самый десерт, который мы приносили с собой каждый
год.
— Мы благодарны вам за то, что пригласили нас снова, мисс Лалонд, — сказал я,
наклоняясь, чтобы оставить поцелуй на ее щеке, глядя через ее плечо в поисках Гвен,
которую нигде не было видно.
После того, как покинул ресторан, я не знал, как должен вести себя сегодня вечером.
Я мог притвориться, что все было в порядке, а потом поднять вопрос с письмом в другой
день, когда мы не были бы окружены семьей. Или я мог бы отвести ее в сторону после