плетенных диванов, стоявших рядом. — Он ведет себя, как совершенно другой человек...
— Я не знаю. Как будто какая-то его часть сломалась и ее больше не
отремонтировать, — сказал я, опускаясь на диван рядом с ней. — Эта его часть выходит
наружу только во время праздника, к счастью, но мне по-прежнему жаль, что ты стала
свидетелем этого. И я приношу извинения за все его завуалированные оскорбления.
Гвен толкнула меня в плечо и улыбнулась мне уголком рта.
— О себе я слышала утверждения и похуже.
— И ни одно из них не является правдой, — сказал я, глядя прямо ей в глаза.
Она посмотрела в ответ, устроив что-то вроде молчаливого противостояния.
— Я не сожалею о том, что сказала.
— Знаю, — сказал я. — И я ценю твою заботу.
— Но ты не согласен, — это должно было быть вопросом, но мы оба знали, что это
было утверждением.
— Жестокость игры отражается на теле каждого игрока, — сказал я. — Мое не
исключение, Гвен.
— И ты постоянно напоминаешь мне об этом, — сказала она. — Я просто не
понимаю, как ты можешь утверждать, что любишь спорт, который уничтожает тебя таким
образом.
132
— Утверждать? — спросил я, поднимая бровь.
Она кивнула.
— Я думаю, что давным-давно, как в сказке, ты влюбился в футбол. Точно также как
и я когда-то влюбилась в кулинарию. И хотя я верю, что часть тебя по-прежнему любит
футбол и то, что он собой олицетворяет, я также думаю, что те чувства омрачены
ожиданиями и давлением в том, что касается контракта ведущего квотербека, — Гвен
прижалась ко мне своим телом, глядя на меня так, как будто ей были известны мои самые
потаенные секреты. — Я смотрела практически каждую игру в этом сезоне, и не похоже,
чтобы тебе было слишком весело за все эти дни.
— Потому что владельцы не платят мне миллионы долларов за то, чтобы было
весело. Они платят мне за игру. За выигрыш в чемпионате. Поэтому, если это означает,
что меня должны поколачивать, то так тому и быть, — сказал я, мой голос был наполнен
досадой, мне так хотелось, чтобы она поняла мою точку зрения по этому вопросу хотя бы
раз. Любовь к игре, желание победить и при этом оставаться профессионалом, не должны
быть взаимоисключающими. — В конце концов, это работа, Гвен, и я должен выполнить
ее любым способом, который был бы самым эффективным и действенным. Тоже самое
делаешь и ты каждый раз, когда затачиваешь ножи и завязываешь фартук. Я думал, что ты
как никто другой могла бы понять меня.
Мы снова смотрим друг на друга, схлестнувшись в каком-то состязании, и как и до
этого, победил я.
Она отвела взгляд, ее внимание сосредоточилось на лисице, скакавшей по покрытом
инеем газону.
— И что за дела с вечеринкой? — спросила она через какое-то время.
— Это благотворительный фонд, занимающийся исследованием рака яичников,
который мы организовали с отцом, — сказал я. — В этом году меня попросили
произнести речь, в частности рассказать о той борьбе, что вела моя мама, и о том, каким
она была человеком.
— Это так... важно.
— Так и есть.
— Но? — спросила она, наконец, посмотрев на меня.
Я провел по своей челюсти и вздохнул.
— Как я должен начать разговор о самом лучшем человеке, которого я знал?
Выражение лица Гвен смягчилось.
— Джейн была необыкновенной, Логан, — сказала она, пропуская между своих
пальцев волосы у меня на затылке. — И я понимаю, что рассказ о том, каким человеком
она была, не может свестись к банальной речи. Поэтому вместо этого подумай о том, что
ты услышал ее голос в своей голове, и тот, что самый громкий, что он тебе говорит? И
чтобы там ни было, возможно стоит начать именно с этого.
Я раздумывал над словами Гвен, припоминая все маленькие «уроки», которыми
мама обычно делилась и которые в то время звучали как нечто банальное, но сейчас
позволяли мне успешно шагать по жизни — проявлять истинность и доброту, жить с
определенными убеждениями и целью, всегда быть честным. Были еще и другие, как те