Гвен ворвалась в мою палату, поверх ее форменного костюма болтался бейдж, свисавший
с ее шеи.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что хочешь надеть форму? — спросила
она, ее голос был резким и злым.
— Гвен, сейчас не время... — начал отец, когда его прервал тренер Уоллес.
— Мисс, вам не следует быть здесь.
Тренер схватил ее за локоть — досадная ошибка, учитывая то настроение, что
проскочило на ее лице. Гвен посмотрела не него распухшими, налитыми кровью глазами,
и он убрал свою руку. Она явно плакала, и мне хотелось знать, как долго она ждала,
беспокоилась и не имела никакой информации, и хуже всего, сколько она подслушивала.
Мне пришло в голову, что в коридоре, вероятно, мог быть кто-то еще.
Доктор Эванс прочистил горло.
— Джентельмены, давайте, позволим Логану и его гостье остаться наедине, — он
искоса поглядел на Гвен, когда подошел к двери. — Только не долго, пожалуйста. Уже
поздно, а тебе, Логан, нужен отдых.
Тренер Уоллес пробормотал что-то неразборчивое, его лицо приобретало все более
темный оттенок красного, но он сделал так, как ему сказали. Отец кивнул, похлопал мое
запястье и следом за тренером покинул палату, обходя Гвен. Доктор Эванс задержался в
дверном проеме, определенно желая сказать что-то еще, но передумал. Пожелав спокойно
ночи, он развернулся и вышел.
— Ты собираешься продолжать играть после того, что произошло сегодня вечером?
— спросила Гвен, щелчок двери лишь подчеркнул ее ярость.
155
Я потер руками лицо, усталость охватила все внутри меня, потому как все было так
чертовски сложно.
— Я должен.
— Ты ничего не должен делать, — сказала она, скрещивая руки на груди. — И в
особенности это не после того, что сказал доктор о твоем колене и о возможных
последствиях.
— Гвен, — произнес я, протягивая к ней руку, мне хотелось, чтобы она подошла
ближе. Мне не повезло. Я опустил руку. — Я не могу думать обо всем этом прямо сейчас.
— Правда? Потому что я думаю, что эти последствия — это единственное, на чем ты
должен сейчас сосредоточиться, — гнев в ее голосе немного притупился, на смену ему
пришли удивление и раздражение. Как будто она не могла понять тех слов, что слетали с
моего рта.
Что я должен был ответить на это? В то время как я оценивал степень ее
беспокойства, я отказался от своей ранней неопределенности или сказать все по-другому.
Я уже принял решения, смирившись с тем, что должен был продолжить игру.
— Это только одна игра, — сказал я.
Гвен отвернулась от меня и уставилась в беззвучно вещавший телевизор, висевший
на стене. Ее обычно твердые руки слегка дрожали. Она сделала глубокий вдох, а потом
снова развернулась ко мне.
— Как ты можешь настолько эгоистично уничтожать сам себя?
— Все верно. Потому что я решил приземлиться на собственную шею, — сказал я,
разочарование, наконец, охватило меня. — Это не потому, что я рассмотрел все варианты
и решил остановиться именно на том, после которого я упал без сознания. Это было
решением, принятым за долю секунды, и то, которое я бы принял снова.
Моя готовность действовать на поле и реализовывать удары было частью меня
самого. Почему Гвен не понимала, что я не мог изменить свою роль в качестве
квотербека, сразу же, как только изменились мои физические возможности?
— Ты вообще слышишь себя? — спросила она, качая головой, как если бы мой
аргумент был полным ребячеством. — Логан, ты вообще подумал о том, насколько я была
напугана, когда смотрела на то, как медики уносили тебя с поля на носилках? Ты вообще
имеешь понятие о том, что творилось у меня в голове, когда я находилась в комнате
ожидания? Те страхи, которые не прекращали являться мне, один хуже другого?
— Думаешь, у меня не было таких же мыслей? — спросил я сквозь зубы. — То, что
я не подвергал сомнению то, что никогда больше не смогу играть?
— И это единственное, что тебя беспокоит, так? Игра, — процедила она, как будто
сам по себе спорт, вокруг которого я выстроил всю свою карьеру, был просто каким-то