детским увлечением.
— Гвен, футбол это моя сущность. Тогда, каких поступков ты от меня ждешь?
Отказаться от единственного, что есть отражение меня самого? — она как никто другой
должна была знать, что означало быть настолько одержимым чем-то, каково это
стремиться к совершенству и победе. Желание оставить след в своей профессии, что было
нечто большим, чем просто работой, чем небольшая составляющая жизни. — Когда я еще
был ребенком, все, чего я желал, это выиграть Суперкубок. Я горбатился ради этого,
дышал этим. И сейчас, когда я, черт возьми, так близок к тому, чтобы достичь этого, чего
ты хочешь от меня? Чтобы я бросил все?
— Если на карту поставлено твое здоровье? Да. Это именно то, чего я ожидаю, и,
если я тебе не безразлична, это то, что тебе следовало бы сделать, — сказала она,
расхаживая перед койкой, словно тигр, запертый в клетке. — Заметь, ты борешься за свое
безрассудное поведение, даже если это продвинет тебя в игре лишь немного вперед.
— Возможно, мои амбиции затуманивают мой разум, — сказал я. — По крайней
мере, у меня хватает смелости на то, чтобы идти за своей мечтой и делать то, что
требуется для ее исполнения.
156
— Ты говоришь в точности, как и он.
— Кто?
— Мой отец, — сказала она, глядя мне прямо в глаза, как будто, наконец, приняла
суровую правду, которую и так знала, но в которую отказывалась верить до настоящего
момента. — Его одержимость поглотила его, а потом уничтожила — и его семью тоже.
Его отношений с Крисом просто не существует, моя мать — какая-то женщина, которую
он когда-то любил, и он возлагает на меня все свои надежды, в то время как сам работает
на круизном лайнере посреди океана. И все потому, что он не видел границы. Потому что
не смог понять, когда надо было отступить, понять, как обрести счастье с тем, что у него
уже было, вместо того, чтобы обращать внимание на то, чего он не имел. Я не могу
наблюдать за тем, как тоже самое происходит с тобой. Я не буду. Я уже однажды выучила
этот урок.
— Это полнейшая чушь, — сказал я.
— Разве? — спросила она, изогнув бровь. — Потому что прямо сейчас
единственное, что я вижу, глядя на тебя, это человека, который одержим победой,
человек, чьи идеалы настолько управляют его жизнью, что он слеп по отношению ко
всему остальному.
Я оторвался от постели, не смотря на всплеск боли, который охватил меня, не желая
больше лежать и выслушивать ее обвинения.
— Почему, черт возьми, тебе вообще есть до этого дело? Ты уезжаешь в Нью-Йорк.
Ты — единственная, кто убегает.
Она раскрыла рот, чтобы ответить, но быстро прикрыла его.
— Да, мне все известно о должности в компании the TK Hospitality Group, — сказал
я, холодно и жестко. — Наверное, не следовало оставлять письмо с предложением в офисе
Stonestreet’s.
Ее взгляд излучал боль, злость и предательство, которые тлели на самых задворках.
— Возможно в следующий раз вместо того, чтобы шарить там, где не следует, ты
найдешь время, чтобы просто поговорить, вместо того, чтобы сразу делать выводы.
— Шарить, где не следует? Это мой ресторан!
— Да, шарить! И если бы ты был хорош в этом деле, то знал бы, что я отказалась от
этой проклятой работы. Ради тебя, должна заметить. Что было настоящей глупостью,
поскольку единственное, что заботит тебя, это футбол. К черту всех, кто любит тебя.
Я рассмеялся. Я не смог удержаться.
— Любят меня? Ты не можешь даже выйти со мной на люди, без того, чтобы не
бегать в панике по квартире и не превратить это в настоящее представление.
— Да, но я старалась справиться с этим. Ради тебя! Я пошла на вечер ради тебя! —
кричала она.
— Ты шутишь? Это лучшее, что ты смогла придумать? — сказал я, мой голос
становился громче, чтобы перекричать ее. — Чего ты хочешь, Гвен? Долбанную медаль за
поход на мероприятие, на которое я буквально заставил тебя пойти?
Не было сомнений в том, что все, кто был на этом этаже, слышали нас, но к счастью
медсестры оставили нас в покое.