Это что? – спрашиваю себя, – есть две параллельные друг другу реальности? Одна в будке возле моего дома, а вторая — в моём сознании?
В фильме всё понятно, ибо ты наблюдаешь за ходом мысли автора сценария. Ты знаешь, что фильм — вымысел. Тебе интересно! А с жизнью, то есть, с отвердевшей мыслю, так не получается. Наверное, нужно много тренировок, чтобы ты всю свою жизнь признал точно таким же кинофильмом.
Эта жизнь — иллюзия! Кинофильм, и все, кто есть в этом фильме — персонажи, созданные тобой. Ты — автор сценария, сам забывший об этом. Тот или те, кого ты трогаешь руками, слышишь и видишь каждый день — это мысленная твердь, созданная тобой же.
«Но всё это есть!» – возразят мне. Да, есть. Как есть сериал, от которого ты не можешь оторваться, а иногда плачешь, если герой умер. Ты можешь так увлечься драмой на экране, что забудешь, что это фильм!
Механизм жизни невероятен! Ты ведь не просто тело. Ты — сгусток внимания. И когда ты (внимание) въезжаешь в мысль, ты реализуешь её содержание, создавая из неё новые «серии». В этот момент ты и перестаёшь быть вечным. В момент, когда мы отождествляемся с мыслью, мы перестаём есмить!
Мы всегда можем создать что угодно, чтобы играть в это. Но мы должны помнить, что это всего лишь игра. Если, конечно, не успели вляпаться в созданный собой же образ, сделав его твёрдым, незыблемым. Ну, а потом и смерть…
Страх смерти — это всего лишь раболепие перед угрозой потери образа, фантома. Вспомни себя! И страх смерти исчезнет как утренний туман!
Я вот думаю: как же происходит это самое уплотнение? Оно происходит продолжением неосознавания вкусностей от присвоенных вещей (своего тела, хобби, супруга, ребёнка, родителей, статуса, кошечки, автомобиля или гаджета — всего, от чего ты кайфуешь). Ведь присвоение делается внутренним волевым решением, а не письменным договором в нотариате!
Можно сделать перечень всего ЭТОГО. А потом, опознав все свои зацепы, выдохнуть. Это же сериал! Я могу всё это создавать заново!»
Едва я закончил читать письмо Сергея, раздался звонок. Дочь Оксаны говорила быстро, срывающимся голосом:
– Приезжайте как можно скорее! У мамы истерика.
Я понял, что меня смутно тревожило. Истины, вроде тех, что я только что прочитал в письме Сергея, обычно понимают перед самым уходом из жизни.
– Давно это у неё?
– Не знаю. Она в последнее время немного пришибленная была. Всё молчала больше.
У меня ёкнуло сердце. «Она провалилась, и это повлияло на Сергея? – думал я. – Или он уходит, а она так на это реагирует?»
Я стоял у двери и вспоминал, как первый раз увидел Оксану с кошкой на руках. Понятно, в этот раз дверь открыла не она. Увидев глаза её дочки, я почувствовал себя доктором скорой помощи, которого ждут с нетерпением.
– Заходите. Мама в комнате.
Татьяна провела меня в гостиную и закрыла за мной дверь. Я увидел Оксану, сидящую на краешке дивана с выпрямленной спиной и руками на коленях. Она смотрела куда-то вдаль. «Апатия», – подумал я. Только эта эмоция находится ближе всех к смерти.
С большим трудом мне удалось добиться, что же произошло. Звонил Сергей, но не стал включать видео, сославшись на плохой интернет.
– Всё, – подумала я тогда с ужасом. – Он умирает! – Я тоже отключила своё видео, и слёзы полились градом. Как будто прощаюсь с ним. А он ещё давай вспоминать, как мы обычно выходили вместе гулять. Сергей всегда говорил, что мы занимаемся любовью не в постели, а по дороге в торговый центр, называл это тантрической прелюдией к нашему тотальному разврату.
Оксана улыбнулась сквозь слёзы и тут же закрыла глаза руками. Я дал ей салфетку, успев подумать: «Плачь, это уже лучше, чем апатия». Но я всё ещё не понимал, что произошло: это была её реакция на уход Сергея или она провалилась, зацепив его своей болью и запустив необратимые процессы?
– А Вы наш замысел помните? – спросил я.
Оксана посмотрела на меня, нахмурив брови:
– Совсем забыла…
– А есть какие-то факты, что с Сергеем что-то плохое происходит? Он что-то сообщил? Ему стало хуже, голос, может, изменился, есть хоть что-то?
Она какое-то время озадаченно глядела на меня, вытирая салфеткой слёзы.
– Господи! Я всё сама додумала! Он не вышел на связь с видео, и меня понесло… – закрыв глаза, она молча сидела, а затем взглянула на меня с мольбой: – Но он ведь не умрёт, правда?
– Повтори последние слова, – попросил я, и она повторила. – Ещё раз, – она снова повторила. – И ещё раз… Что ты можешь заметить, когда это повторяешь?
Оксана задумалась.
– Это мысль. А я озвучиваю её. О, Господи! Я поняла!
– Отлично. И пойми, ты это делаешь для него. «Помоги себе сам, и вокруг спасутся тысячи». Помнишь? – спросил я, вспомнив слова известного старца. Я лукавил — помогала она исключительно себе. Но говорить это было нельзя. Ёще нельзя. Забрать у неё сейчас заботу — всё равно что обрезать корень у дерева.