Вот!
Женщины на Маритани носили простые приталенные платья, без корсета, нижней юбки и прочих материковых радостей. Облегающий лиф – и юбка-солнце длиной до середины икры. И правильно – не поработаешь по дому в длинной юбке. Талия перетягивалась ярким кушаком. На шею вешались украшения из монет, добавьте распущенные или подхваченные яркой лентой волосы, белозубую улыбку – и у многих из жителей яркие синие глаза.
Почти как у Морского Короля из видения Алаис.
Яркие-яркие, синие-синие, впитавшие в себя цвет моря.
Впрочем, нет.
У короля они и были – морем. Изменчивым, волнующимся, словно через зрачки мужчины смотрел мировой океан. Бушевал, ежесекундно изменялся, пытался выплеснуться наружу. А маританцы взяли от него лишь цвет. Яркую синеву. У кого-то темнее, у кого-то светлее, но и только. Статичный цвет, неизменный.
Красиво, но не то.
А еще на Маритани было необычно чисто. Ни грязи, ни вони, ни крыс – ничего. Каменные мостовые блестят в лучах солнца.
Тим рассказал Алаис, что когда маританцы только поселились на острове, их мучили болезни. А потом боги смилостивились. Послали шторм, который бушевал несколько дней. Отмыл город до блеска, а эпидемии прекратились. Жители намек быстро поняли.
С тех пор на Маритани грязи не найти.
Золотари вывозят отходы на поля, а если кто посмеет насвинячить на мостовой, будет мыть всю улицу. Соседи проследят. Или получит двадцать палок на площади.
За плевок на мостовую – могут заставить его вытирать своей же рубашкой.
За попытку нагадить в укромном уголке – тоже палки. И плюс мытье улицы. Понимали все и быстро.
Впрочем, маританцам помогала сама природа. Их город был большой гаванью, протянувшейся на берегу. Шторм ли, буря, дождь – и считай, улицы отмыты.
Вглубь острова никого не пускали.
Дворец Короля должен был оставаться в неприкосновенности до его возвращения.
Таверна нашлась рядом с портом, и Алаис почти пинком распахнула дверь.
Не по хамству – просто руки были заняты.
- Я приехал издалека, я вам песенки привез
За моей спиной историй, побасенок целый воз
Я от тяжести шалею, вам надеюсь рассказать
Что увидел и услышал, чтобы дальше передать.
Не гоните менестреля, я хороший и не злой
Я пройдусь по скуке тряпкой и по затхлости водой
Я веселье преумножу, разгоню тоску и грусть
Не гоните менестреля, все равно я к вам вернусь…
Сопровождалось сие действие глазками кота из 'Шрека', гитарным перебором и широкой улыбкой. И Алаис не прогадала.
Хозяин, вознамерившийся, было, кивнуть вышибале, ухмыльнулся, и отставил в сторону кружку, которую протирал. Самый обычный трактирщик, в меру умный и хитрый. И таверна, как и в Сенаорите. Стойка, столы, скамейки, разве что там в качестве декора использовался лук и чеснок, а здесь – гирлянды из ракушек. Оно и правильно – лук и чеснок тут статья экспорта, глупо их впустую переводить, а ракушки под ногами валяются. Хоть ешь, хоть нижи…
– Ну, проходи, менестрель. Потешь душеньку.
– А молочка нальете? – нахально осведомилась Алаис. Не из вредности, просто менестрелям в эту эпоху было позволено достаточно много. А что?
Радио нет, телевидения нет, хоть так развлечься. А если развлечение – товар, то и стоит он дорого. И доступен не каждому. Попробовать-то может хоть кто, но в местном обществе очень качественная и действенная критика.
Сколько бы поп-групп остались на плаву, если бы их можно было критиковать, закидывая гнилыми помидорами и тухлыми яйцами, Алаис предугадать не бралась. А особо отличившихся менестрелей могли и вовсе вынести с почетом – до ближайшего нужника.
– А ты с губ слизни, чай, там еще не обсохло, – посоветовал хозяин.
– У-у… жадина, – фыркнула Алаис. Но на высокий стул рядом со стойкой вспрыгнула без раздумий. – Значит так. Поймал дед рыбу. Вот такую. Нет! Вот таку-ую…
Спектакль по мотивам сказки 'Ух ты, говорящая рыба' прошел на 'ура', пара песен развеселила и трактирщика и вышибалу, а 'песня рыбака' вообще оказалась вне конкуренции. Кое-какие слова пришлось заменить, но Алаис постаралась так извернуться с ритмом, чтобы песня ничего не потеряла. И вроде бы ей это удалось.
Алаис посмотрела на довольные лица – и прихлопнула ладонью струны.
– Так как – заработал я свое молоко?
– Заработал. И даже на ночлег пущу, но с отработкой, – решил трактирщик. – Вечером с восьми склянок до полуночи – народ потешишь?