Люди скрылись в лесу.
Некоторое время над миром стояла тишина, потом раздался длинный басовитый звук, и в почерневших небесах проплыл диковинный корабль, напоминающий одновременно неповоротливую черепаху и стремительного дельфина.
Уже более уверенно Дмитрий Баскунчак вошел в следующую дверь.
И здесь его спокойствие было поколеблено, более того, он испытал потрясение. Вместо очередного непривычного, но всетаки живого мира Дмитрий увидел пепел и развалины.
Нет, поначалу он увидел внизу черное море, море это колыхалось ленивыми волнами, и только вглядевшись, Дмитрий понял, что это сплошной ковер цветов, похожих на бархатно-черные маки. Заросли этих цветов протянулись до самого горизонта, а возможно, цветы были единственным растением, что жило здесь. Они заменили все - леса, кустарники, тростники, травы. Как ребра громадных скелетов, виднелись среди черного ковра улицы городов, красными ранами ржавели железные конструкции. Нигде ни живого существа, ни деревца - только одни-единственные черные маки!
От увиденной картины по спине Баскунчака прошел холодок. Машинально он тронул усы, прикрыл глаза, но, когда открыл их, картина не изменилась. Неблагополучием и страхом несло от этого мира, смертью и ужасом, словно когда-то здесь вскрикнули разом в предсмертном вздохе несколько миллионов человек, и этот крик продолжал колебать и шевелить взошедшие на крови маки. Стало душно, и рука Дмитрия непроизвольно потянулась к верхним пуговицам рубашки.
Непослушные пальцы рванули пуговицы из петель, но легче дышать не стало, и Дмитрий опомнился, лишь оказавшись в полутемном холле.
Нет, черт побери, неблагополучные миры жили за голубовато светящимися стеклянными дверьми!
Опасно было испытывать дальше собственное везение, но, начав свои тайные путешествия, Баскунчак уже не мог резко оборвать их. Не мог он отказаться от прикосновения к тайне, к загадкам, так притягивавшим его к себе с детских лет, когда каждая книга, прочитанная Баскунчаком, была откровением, каждый рассказ будил любопытство и нетерпеливое желание познать мир, когда казалось, что жизнь бесконечна, а мир познаваем.
Он встал и решительно толкнул следующую дверь.
Вернее - хотел толкнуть ее, но остановился. Возле двери лежал предмет, в котором по очертаниям и форме можно было безошибочно узнать оружие. Никогда Баскунчак такого оружия не видел, приспособление было тяжеленное, гладкое, масляное, надежное, с удобной рифленой рукоятью, которое так и просилось в ладонь. Баскунчак воровато огляделся по сторонам и, убедившись, что он перед дверью один, торопливо присел на корточки. Похоже, аппарат был большой убойной силы, но как к нему подступиться, Баскунчак не знал. Трудно было сообразить, каким образом этой штукой пользуются. Ахнет - костей не соберешь! Нет, в общем, какое-то сходство с обычным пистолетом все-таки имелось - рукоять, ствол, из которого торчал тонкий голубой стержень, и с казенной части блестели полупрозрачно два полированных голубоватых кругляша. Два плоских магазина по обеим сторонам ствола торчали... В Дмитрии проснулся мальчишеский интерес и тяга к оружию. Скажите, кто бы отказался иметь у себя нечто необычное и смертельно опасное?
Он осторожно потянул за рукоять. Рукоять была теплая, рубчатая, удобно ложащаяся в руку. Баскунчак сомкнул пальцы и потянул странный пистолет к себе. Даже тяжесть на мгновение почувствовал. А в кулаке ничего не оказалось. Положив руку на оружие, он ощутил твердый и тяжелый металл. Потянул руку к себе, и вновь она оказалась пустой.
Не судьба, значит.
Баскунчак задумчиво мотнул головой, поднялся и, по-прежнему разглядывая необычный пистолет, толкнул дверь.
Вокруг были заросли, а стоял Баскунчак на проселочной дороге, превращенной в месиво продолжительным дождем.
Дождь и сейчас продолжал лить. Рубашка моментально промокла, волосы прилипли к голове, и по лицу побежали стремительные холодные струйки.
Из кювета, где в глиняной жиже кисли кучи какого-то зловещего черного тряпья, несло смрадом. Шагах в двадцати, на той стороне дороги, торчал, завалившись бортом в трясину, обгорелый аппарат на гусеницах. Нечто, напоминающее орудийный ствол, нелепо целилось в низкие тучи.
Дмитрий огляделся.
Дороги как таковой не было. Была река жидкой глины, и по этой жиже, поминутно увязая, тащились запряженные изнемогающими волами расхлябанные телеги на огромных деревянных колесах, и закутанные до глаз женщины, поминутно оскальзываясь, плача и громко выкрикивая что-то на непонятном языке, неистово молотили волов по ребристым бокам, а на телегах, погребенные среди мокрых узлов, среди торчащих ножками стульев и столов, жались друг к другу бледные золотушные ребятишки, как обезьяны под дождем, - их было много, десятки на каждой телеге, и не было в этом плачевном обозе ни одного мужчины.
Мужчин он увидел несколько позже. Их было двое - в пятнистой грязной униформе, обритые, злые, они стояли у обочины дороги, твердо и хозяйски расставив ноги в высоких шнурованных сапогах, и внимательно разглядывали Баскунчака, направив на него короткоствольные, но от того не ставшие менее опасными автоматы. Они явно готовились задать Дмитрию какие-то вопросы, а может, все уже решили для себя.
В глазах этих солдат неизвестно кому принадлежащей армии Баскунчак был не менее как дезертиром или, вполне вероятно, он казался им шпионом или диверсантом, к которому следовало быстро и решительно принять предусмотренные военным временем меры.
Ожидать последующих шагов патруля Баскунчак не стал.
Он вновь оказался в холле. Грязный, мокрый, он с огорчением подумал, что на шероховатом красном ковре, покрывающем холл, останутся следы жидкой грязи, и это было очень неприятным. Это означало утренние упреки администрации.
О дальнейшем изучении дверей не могло быть речи. Огорченно сняв туфли и закатав грязные штанины, Баскунчак взял туфли в руки и, стараясь держаться ближе к стене, начал пробираться в свой номер.
К своему облегчению, по пути Дмитрий никого не встретил.