– Лавку-то не жалко? Потом же небось сжечь придется?
– Я не боюсь. Это кузня, тут чары силы не имеют.
Геральт уселся. Августус Хорнпеппер тоже уселся, на стул со спинкой напротив него. Парнишка сел тоже. На глинобитный пол в уголок.
– Где-то так уж с год назад, – начал низушек, – началось в деревне бедствие. Скотина дохнуть начала. Коровы и волы. Куры нестись перестали. Мужик сено косил, косой сильно порезался. У одной бабы выкидыш случился. Мальчишка с крыши упал, ногу сломал. У старосты понос приключился, день и ночь из сортира ни ногой. Словом, бед не перечесть. Ломали людишки себе головы, думали. Пока не додумались – сглаз это все.
Геральт вежливо молчал.
– А жила в деревне старуха, – продолжил после паузы Августус Хорнпеппер. – Старая грымза, кривая как дужка от ведра, с бородавкой на носу. Травами занималась, стало быть. Вот ее-то и приметили, что у курятника она крутилась, того самого, в котором куры нестись перестали. И в пруд она плевала, а там рыба вскорости кверху брюхом всплыла. Ну и взяли эту старуху, да и в тот же пруд ее – хлюп! Смотрят: не тонет. Ну, значит, чародейка. Выловили ее…
– И сожгли.
– Да. Но сперва шею свернули.
– Слушаю дальше.
Августус Хорнпеппер откашлялся, сплюнул в лохань с водой.
– Был у старухи кот, – продолжил он рассказ. – Большой черный сволочуга. Известно, зачем чародейкам такие коты. Хотели поймать его да сжечь тоже, но сбежал он. Ушел в леса, только его и видели.
– И?
– И началось. Пошел парень за валежником, пропал. Через три дня нашли. С лица кожа снята до костей, рука полуотгрызена, живот распорот, кишки наружу. Потом еще один. И точно так же: когтями разодран, обгрызен, кишки сверху. Потом еще один, идентично. Сразу видать: кот постарался. Ну и подтвердилось.
– Что подтвердилось? Каким образом?
– Один выжил. С месяц назад. Кишки двумя руками придерживал, но как-то доплелся до деревни. И пока жив был, успел подтвердить. Кот. Черный. Большой. Большой как телок. Ну, решили, дело ясное. Это кот чародейки. Вырос магическим образом и мстит за свою хозяйку.
– Слушаю дальше.
– В лес уж никто больше не ходит, кроме как толпой. А толпу-то эту тоже собрать нелегко, ибо все в страхе. А там в лесу поляны есть, косить их надо, иначе сена не хватит. Вот и постановили старшие ведьмака вызвать. Деньги собрали. Табличку сделать велели, ну я сделал, повесил. Рад тебя видеть так быстро. Мечи, я вижу, у тебя при себе. А у меня на хранении их деньги. Убьешь чудище, выплачу.
– Я должен убить кота. Кота чародейки?
Августус Хорнпеппер какое-то время молчал.
– Я кузнец, – сказал он наконец, пристально глядя на ведьмака. – Никаких чар не боюсь, ибо сам тут колдовством занимаюсь. А ты что думал, как того добиться, чтоб твердое железо размякло и под молотом какую хочешь форму приняло? Это огненная магия и демоническая сила, не иначе. Да вдобавок я низушек. Ко всему устойчивый.
Геральт промолчал. Кузнец снова кашлянул, сплюнул.
– Ко всему я устойчивый, – повторил он. – К брехне о чародействе устойчив тоже. Потому как спокон веку такое бывает, что скот дохнет, а куры не несутся. Рыба мрет, когда вода зацветает. Косари калечатся, когда по пьянке за косы берутся. А понос у старосты? Сверхъестественный, что ли, понос? Покажите мне, милсдари, что естественней поноса. Вывод отсюда выводится простой: не было тут ни чар, ни сглаза, ни какой иной дьявольщины. Бабе невинной шею свернули, вот чего. Вижу, что совсем тебя не трогает то, что я говорю.
– Я тоже устойчивый.
– Ну да, с твоей-то профессией ты обязан быть, это ясно. Что ж, пусть каждый своим делом занимается. Мое дело молот да наковальня. Баба невинная убитая – это дело старосты и судов. Твое же ведьмачье дело – грохнуть то, что в лесу людей убивает. Ибо что-то все же убивает. Хотя спорить могу, точно не бабкин кот. Чего, ведьмак молодой, как думаешь?
– Для простоты, – ответил Геральт, помолчав, – допустим, что это кот. Название ничем не хуже любого другого. Перейдем же, однако, к подробностям. Сколько там у тебя на хранении? Сколь много мне деревня за кота заплатит?
Кузнец снова какое-то время молчал. Потом цокнул языком.
– Велели мне, – сказал он наконец, – торговаться с тобой усердно. Начать с двухсот… Обожди, не крути головой, дай мне закончить. Они, хоть и нищие, недостойны того, чтоб я для них торговался. Согласны дать максимум пятьсот марок, столько насобирали. Так мы с тобой и договоримся, не торгуясь.
Молчание Геральта низушек воспринял как согласие, и не ошибся.
– Ну ясное дело, – бросил он как бы между прочим, – предоплаты не будет. Даже об авансе разговора нет. Я их опасения понимаю. Потому как если б, допустим, меня местный народ, невинных женщин убивающий, считал за поганого мутанта, разносчика чумы да миазмов, за падкого на девок извращенца, если б брезговал мною так, как они тобой… Мне б не показалось слишком неэтичным взять деньги вперед и свалить. Так им и надо. Ты об этом не думал?