Иначе говоря, если окончательная или временная невозможность исполнения, за наступление которой должник по общему правилу не отвечал бы на основании п. 1–3 ст. 401 ГК РФ, наступила после того, как должник впал в просрочку, должник лишается права ссылаться на то, что он не отвечает за возникшую невозможность. Соответственно, кредитор может применять к должнику те санкции, которые были бы доступны ему в сценарии, когда невозможность исполнения возникла по обстоятельствам, за которые должник отвечает. 1.4.2. Исключения
Есть основания обсудить два возможных исключения из вышеуказанного достаточно жесткого правила о переносе рисков.
Во-первых, вряд ли справедливо возлагать на должника в подобной ситуации ответственность, если будет установлено, что даже в случае своевременного исполнения у кредитора в силу тех же обстоятельств, которые стали препятствием на пути исполнения, возникли бы те же убытки. Действительно, если будет установлено, что то же обстоятельство, которое спровоцировало невозможность исполнения, ударило бы с той же силой и по кредитору, ввергнув его в те же убытки, вряд ли уместно возлагать риск на должника, попавшего в просрочку до того, как наступило такое препятствие.
Представим, что поставщик просрочил поставку торговому посреднику некоего товара, а через день после начала просрочки государство жестко запретило оборот такого товара, включая обращение на внутреннем рынке и экспорт. Если бы поставщик поставил товар вовремя, данный запрет вероятнее причинил бы посреднику убытки, размер которых как минимум не меньше тех, которые у него возникли в свете просрочки должника. Если будет установлено, что, в случае поставки товара в срок, на руках посредника оказался бы товар, который ему пришлось бы просто утилизировать, вряд ли справедливо возлагать весь риск невозможности исполнения на должника, пусть его просрочка наступила ранее возникновения соответствующих препятствий. Иначе говоря, для перенесения на должника такого риска следует определить, что просрочка находится в достаточной причинной связи с убытками кредитора, возникшими в результате наступления невозможности исполнения, и такие убытки не возникли бы, если бы должник исполнил свое обязательство вовремя (классический тест на наличие объективной причинной связи condiсio sine qua non).
Во-вторых, кажется не вполне нормальным игнорирование вопроса о том, отвечает ли должник за саму просрочку. Выше мы показали, что просрочка как вид нарушения обязательства может наступить, даже если должник освобождается от ответственности за просрочку в силу правил ст. 401 ГК РФ. Если читать комментируемую норму о перенесении риска на этом фоне буквально, может показаться, что должник отвечает за возникновение после его впадения в просрочку невозможности исполнения, независимо от того, что послужило причиной самой просрочки. Но это попросту несправедливо. В разных контекстах закон может под просрочкой иметь в виду как объективный факт нарушения обязательства, так и только такую просрочку, за которую должник отвечает. В данном конкретном случае речь идет именно о последнем варианте.
Представим, что гражданин не смог вовремя передать покупателю автомобиль по причине помещения его в СИЗО по необоснованному обвинению, впоследствии опровергнутому в рамках уголовного дела. При этом в период нахождения продавца в СИЗО автомобиль был украден со стоянки, на которой продавец парковал автомобиль, третьими лицами и впоследствии найден разбитым без возможности восстановления. Да, продавец допустил просрочку, и да, если бы он передал автомобиль вовремя, кража, скорее всего, не произошла бы (причинная связь налицо). Но справедливо ли возлагать на продавца риск наступления невозможности исполнения и взыскивать с него договорные убытки за срыв договорной программы в ситуации, когда сама просрочка возникла по обстоятельствам, за которые продавец не отвечает? Кажется, что нет.