С учетом положений п. 2 ст. 405 ГК РФ в сочетании с п. 2 ст. 328 ГК РФ общее правило о судебном порядке расторжения нарушенного договора в значительной степени дезавуируется. В реальности общим правилом расторжения договора в связи с его нарушением в российском праве становится односторонний внесудебный отказ. Судебное же расторжение оказывается единственной опцией в основном только для тех ситуаций, в которых специальные нормы закона воспроизводят требование соблюдения судебной процедуры расторжения (например, ст. 619 ГК РФ) либо стороны договора недвусмысленно выбрали судебный формат расторжения, закрепив его в контракте. Иначе говоря, реальная картина российского права оказывается принципиально отличающейся от того, что может показаться при прочтении п. 2 ст. 450 ГК РФ.
Односторонний отказ от нарушенного договора сейчас допускается практически во всех известных странах (Франция, Германия, Италия, Нидерланды, Австрия, Швейцария и др.) и всех известных международных унификациях договорного права. В некоторых правопорядках в принципе не знают механизма судебного расторжения, и последнее всегда осуществляется в форме внесудебного волеизъявления; в других пострадавшей стороне дается право либо обратиться в суд с иском о расторжении, либо заявить о внесудебном отказе. Но право на внесудебный отказ от нарушенного договора есть практически во всех известных развитых правопорядках и во всех известных актах международной унификации частного права. С учетом положений п. 2 ст. 405 и п. 2 ст. 328 ГК РФ – в сочетании с множеством норм части второй ГК РФ, также закрепляющих право на внесудебный отказ от нарушенного договора, – российское право приближается по своему реальному содержанию к этим общепринятым стандартам регулирования. Но очевидно, что российскому законодателю стоило бы назвать вещи своими именами и осуществить инверсию, как мы видим, скорее, виртуального общего правила п. 2 ст. 450 ГК РФ, закрепив в нем возможность одностороннего отказа от существенным образом нарушенного договора. В таком случае потребность в положении п. 2 ст. 328 ГК РФ о праве отказаться от своего встречного исполнения отпадет, а норма п. 2 ст. 405 ГК РФ, если ее в принципе сохранить в Кодексе, окажется применимой только к редким случаям просрочки в осуществлении внедоговорного неденежного обязательства.
До тех пор же пока инверсия общего правила о судебном порядке расторжения не произошла, положения этих норм п. 2 ст. 405 и п. 2 ст. 328 ГК РФ выполняют важную практическую задачу, предельно редуцируя de lege lata сферу действия не вполне адекватного общего правила о судебном порядке расторжения. 2.2. Утрата интереса и существенность нарушения
Пункт 2 ст. 405 ГК РФ говорит о праве на отказ от принятия просроченного исполнения при утрате интереса в исполнении договора. Возникает очевидный вопрос: следует ли утрату интереса понимать как произвольную оценку пострадавшего кредитора, или необходимо оценивать утрату интереса объективно, подставляя на место кредитора разумное лицо?
Ответ достаточно очевиден. Право не может допустить, чтобы договоры расторгались при малейшей просрочке только потому, что кредитор заявляет об утрате интереса. Кредитор, отказавшийся от договора, при возникновении спора о правомерности отказа должен быть готов доказать, что нарушение было существенным, и разумное лицо в аналогичных обстоятельствах на его месте утратило бы интерес к договору (например, из-за длительности просрочки как таковой, неоднократности нарушений, утраты доверия к должнику, возникновения серьезных убытков, отпадения цели заключения договора и т.п.). Иногда существенность нарушения и оправданность отказа могут быть налицо и в случае просрочки в один день: речь идет о случаях, когда своевременное исполнение имело принципиальное значение (например, поставка оборудования, которая была необходима покупателю для использования в рамках некоего проекта, назначенного на конкретную дату). Но в большинстве случаев объективная оправданность утраты интереса к договору сочетается с некой более длительной просрочкой.
Иначе говоря, утрату интереса как условие для допустимого отказа от договора следует понимать не как некое самостоятельное основание для расторжения, а как эвфемизм, означающий не что иное, как объективную существенность нарушения, ту самую, о которой говорит п. 2 ст. 450 ГК РФ. Недаром в известных нам европейских правопорядках примеров формирования такого конкурентного основания для расторжения нарушенного договора не встречается.