Он что–то пробурчал себе под нос, глянул в упор на меня, потом снова уставился на бланк.
– Мой пиджак порезали бритвой, – сказал я.
– Вот как? Пиджак вам тоже стоит полторы тысячи баксов?
– Пиджак стоит триста долларов.
Он фыркнул, выпуская воздух через мясистые ноздри.
– Можете описать мальчишку?
– Лет девяти, волосы темные, встрепанные, черная рубашка и джинсы, – ответил я.
– Видите его здесь?
Я повернулся и посмотрел на сидящих рядком ребят. Большинство из них были темноволосые, встрепанные, большинство одеты в черные рубашки и джинсы.
– Мой мальчишка мог бы быть любым из них, – сказал я.
– Угу. – Он сверлил меня взглядом. – Вы уверены насчет стоимости его?
– Уверен.
– Угу. – Он потер потную шею, потом положил бланк на стопку таких же. – Если мы его найдем, дадим вам знать. – Пауза. Затем: – Долго здесь пробудете?
– Два или три месяца.
– С мисс Бакстер?
– Да.
Секунду он изучал меня, потом медленная презрительная улыбка проползла по его лицу.
– Посмотрим.
– Думаете, мне столько не продержаться?
Он засопел и снова принялся катать карандаш.
– Если мы его найдем, вас известят. Полторы тысячи баксов, а? Ну надо же!
– Да.
Он кивнул, потом вдруг проревел громовым голосом:
– Сидеть смирно, стервецы, не то я к вам подойду!
Я вышел и уже в дверях услышал, как он говорит другому копу, подпиравшему грязную стену.
– Еще один тронутый.
Часы показывали двадцать минут второго. Я отправился на поиски ресторана, но на главной улице видимо их не было. В конце концов я удовлетворился гамбургером в баре, набитом потными, пахнущими грязью людьми, которые с подозрением смотрели на меня и сразу отводили взгляд.
Выйдя из бара, решил пройтись. Люсвил не мог предложить ничего, кроме пыли и нищеты. Я обошел район, отмеченный на карте Дженни, как пятый сектор. Я оказался в мире, о существовании которого и не догадывался. После ПарадайзСити мне казалось, что я спустился в ад. На каждой улице во мне немедленно распознавали чужака. Люди сторонились меня, а некоторые оглядывались на меня и перешептывались. Ребята свистели вслед, другие издавали громкие непристойные звуки. Я ходил до четырех часов, после чего повернул к офису Дженни. Теперь она казалась мне необычной женщиной. Провести два года в таком аду и сохранить способность к теплой, сердечной улыбке – немалое достижение.
Когда я вошел, она сидела за столом и быстро писала на желтом бланке. При моем появлении она подняла голову и встретила меня той теплой, сердечной улыбкой, о которой я думал.
– Так–то лучше, Ларри, – сказала она, оглядев меня, – гораздо лучше. Садитесь и я объясню вам свою систему регистрации, как я ее называю в шутку. Вы умеете обращаться с пишущей машинкой?
– Умею. – Я сел. Подумал, не сказать ли ей о портсигаре, но решил промолчать. По ее словам у нее слишком много своих забот, чтобы выслушивать еще и мои.
В течение получаса она объясняла мне свою систему, показала сводки и картотеку, и все это время не переставая звонил телефон.
В шестом часу она взяла несколько бланков и пару авторучек и заявила, что ей надо уходить.
– Закрывайте в шесть, – сказала она. – Если бы вы смогли перед уходом отпечатать эти три сводки…
– Конечно. Куда вы направляетесь?
– В больницу. Надо навестить трех старушек. Мы открываем в девять утра. Возможно, я не сумею придти до полудня. Завтра мой день посещения тюрьмы. Импровизируйте, Ларри. Не теряйтесь с ними и за нос себя водить тоже не давайте. Если им что–нибудь будет нужно, скажите, что поговорите со мной. – Махнув на прощание рукой, она исчезла.
Я отпечатал сводки, обработал их и занес на карточки, затем распределил по ящикам. Меня удивило и немного разочаровало молчание телефона – он словно знал, что Дженни здесь нет и никто не ответит.
Впереди был целый вечер, заполнить его было нечем, оставалось только вернуться в отель. Поэтому я решил задержаться и привести в порядок картотеку. Надо признаться, что много я не поработал. Начав читать картотеку, я увлекся. Они раскрывали живую картину преступлений, нищеты, отчаяния и безденежья, захватившую меня, как первоклассный детектив. Я начал понимать происходящее в пятой секции этого одолеваемого смогом города. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжал читать. Время перестало существовать. Я так увлекся, что не услышал, как открылась дверь. Даже если бы я не погрузился в чтение до такой степени, мне все равно не расслышать бы, как ее открывают. Это было проделано украдкой, дюйм за дюймом, и лишь когда на стол упала тень, я понял, что в комнате кто–то есть.