Уже наступило утро, и снегопад почти закончился, когда я возобновил движение. Обшивка машины хранит следы ночного хищника; повсюду лежат серые сугробы, начинающие подтаивать, слякоть, грязевые омуты — унылое однообразие на много километров. Лишь однажды среди трясин показалась башня затонувшей машины, орудия беспорядочно ворочались по сторонам, но не одного выстрела не последовало, пока я прокладывал дорогу невдалеке.
К концу второго дня болото осталось позади, а я вынужден был спускаться по отвесному склону, где из земли торчали гнутые сваи, и сочилась черная зараженная вода. Именно здесь я получил по радио серию командных кодов. Предписывающих участие в штурме объекта, находившегося в сорока милях к северо-востоку. Само собой, они не произвели на меня ни какого воздействия, ибо предназначались тому, что раньше, до меня, обитало в этой металлической болванке, так что я мог не подчиняться, но это был как раз тот случай, который я ждал.
Тусклое солнце вверху и потрескавшаяся глина внизу. Не снижая скорости, мы объезжаем смятые словно картонные, железобетонные конструкции. Мы: растянувшиеся широким фронтом разведчики разных модификаций, но одного образца — многобашенное сооружение на платформе легкого танка. Впереди: гигантской колючей массой вздымается кактус— господин всего живого, вершина скрыта за облаками, местами с его необъятного тела свисают чахлые зеленовато— желтые пряди растений — паразитов. В небе промелькнул силуэт летательного аппарата, оставляя под собой борозды вздыбленной земли. Системы наведения реагируют мгновенно, и тот, горящим болидом, падает вдали. Мы не обладали достаточно продвинутыми детекторами, способными предсказать следующее нападение, когда грунт фонтанами начал вздыматься ввысь и, внося разлад в наши боевые порядки, вклинились прыгающие мины и скрытые до поры до времени малогабаритные скорострельные мортиры. Машины смешались, и у подножья Кактуса закипел бой. Хитиновая кора его задымилась от попаданий, из полученных ран в изобилие извергался густой клейкий сок. Попавшие в ловушку машины буксовали и нередко застревали.
Через девятнадцать секунд все было кончено: немногие оставшиеся продолжили наступление. Теперь я не спешу — в сражении мне выстрелом развалило одну из двух лазерных башен; выпрыгнувшая буквально из-под колес мортира в упор разрядила содержимое обойм, нанеся также значительный урон лобовому щиту, прежде чем я подмял и переехал ее. Теперь следуя в арьергарде, словно падальщик, я становлюсь свидетелем тихой кончины отставших, тяжело поврежденных машин. Локально сфокусированный взрыв и драгоценное электронное нутро приходит в полную негодность, когда логические цепи подают команду к самоуничтожению. Я догоняю еле тащащийся разведчик и пробую подключиться, но, не зная кодов доступа к ретрансляции между машинами, допускаю ошибку, и натыкаюсь на холодный гранит расплавленной памяти.
Следующая возможность представилась в виде перевернувшегося «солдата». Лежа к верху днищем, и все также продолжая вращать в воздухе гусеницами, робот передает сигнал бедствия, на который я откликаюсь алчным стервятником. Учитывая предыдущий опыт, и вскоре взаимопонимание более — менее достигнуто, машина разблокировывает интерфейс, куда я осторожно ввожу щуп — акт компьютерного таинства! Процесс кажется мне смутно знакомым, но что именно он мне напоминает?
У дверей, скрестив алебарды, стоят стражники-великаны, паутина нитей опутывает каждый дюйм их тела, тянется по извивающемуся коридору, исчезая в сумраке. Через равные промежутки к ней подвешены серебряные колокольчики — защита несколько отличается от той, с которой я имел дело при последнем перемещении; здесь требуется иной подход, и я обращаюсь в крысу, прошмыгнувшую в щель меж лакированных сапог.
Я несусь по коридору, и мои коготки неприятно скребут по заиндевевшему покрытию, громом отдаваясь в верхних залах, с потолка сыплются осколки сталактитов, и я распадаюсь на десятки, сотни, тысячи крысят поменьше — все они разбегаются в разных направлениях и прогрызают дыры в стенах в четырех плоскостях. Тогда компьютер наводняет коридоры потоком дико визжащих, беснующихся котов, и я переживаю бесконечное множество крошечных трагедий, когда мои хрупкие тельца пронзают ледяные осколки и зубья мышеловок, нахожу смерть в ненастных утробах котов. Предсмертный писк и победное мяуканье, звон фанфар.
Но одно единственное микроскопическое Я вдруг замирает в странной метаморфозе и, разрушившись, порождает блоху — одну единственную, ибо иначе я рискую утратить сущность. Подпрыгнув, та прицепляется за ухом крадущегося кота, который может быть также львом, волком или коршуном, и до поры до времени там затаилась. Вскоре все охотники собираются под центральным куполом, где их приветствует, стоя на возвышении, Властитель, чьи очи — стрелы, а ноги нерушимые столбы этого мирозданья. За ним тянется искрящийся шлейф подпрограмм, и он созывает котов, которые, радостно мяукая, запрыгивают в складки его одеяния. Помещение принимает вид сферы, а возвышение — трона, и Властитель величественно усаживается. Из тех мест, где раньше были углы, выступает разноликая челядь. К трону приближается стол на человеческих ногах, несущий разные предметы, а также пес с головой-монитором. Властитель склоняется над ними, и в этот момент кусаю его, со скоростью расширяющейся сверхновой выпивая его кровь. Он — это Я. Я это Он. Я поглощаю и перевариваю его, а остатки летят на пол.