Я отпираю входную дверь, беру за руки Вадима и Лизу, и мы входим.
— Ну вот, мои родные, свершилось. Мы дома.
Лиза обходит гостиную, трогая мебель.
— Папа, тут всё как у нас дома!
Её сияющее личико — лучшая награда за все мои старания и хлопоты, затраты и нервы. Её переезд для меня сродни пересадке драгоценного цветка, новый грунт для которого должен быть тщательно подготовлен и сбалансирован по всем составляющим: только при этом условии цветок примется. И её широко раскрытые глаза и удивлённая улыбка означают для меня только одно: ей нравится здесь, и она здесь приживётся.
Я веду их по всем комнатам. Заглядываем мы и на чердак, и я говорю:
— Здесь будет жить Ваня. Он большой мальчик, и ему нужна большая комната.
Заглянув в единственную необставленную комнату, Вадим спрашивает:
— А здесь почему ничего нет? Эту комнату не успели отделать?
— Нет, я специально её так оставила, — говорю я. — Здесь должна была быть гостевая, но я думаю приспособить эту комнату для другой цели.
— Для какой цели? — удивляется Вадим. — Комната для девочек есть, для Вани есть чердак, помещение для моей студии — тоже. Что ты хочешь здесь устроить?
— Ну, например, детскую, — отвечаю я.
Вадим недоумённо морщит лоб.
— Не понял. Зачем нам детская?
— Папа, детскую делают для ребёночка, — говорит Лиза. — Ты что, не знаешь?
— Для какого ребёночка? — по-прежнему не понимает Вадим.
— Для маленького, — говорит Лиза, а сама уже улыбается до ушей.
— У нас вроде бы нет маленького, — бормочет Вадим.
— Папа, ну, какой ты тормоз! Иди сюда, я тебе скажу.
Лиза тянет Вадима за руку и заставляет нагнуться. Она что-то шепчет ему на ухо, и его брови взлетают вверх. Он ошалело выпрямляется.
— Натка, ты что…
— Да, — говорю я. — Уже три месяца.
Он стискивает меня в объятиях.
— Господи, ну наконец-то! Хоть побудешь дома дольше, чем неделю подряд.
Четыре коробки с Машиными вещами и шесть коробок с Ваниными в грузовой фургон отношу я, Ваня и водитель: Эдик сидит в кресле с каменным лицом и мёртвым взглядом, сложив руки на коленях. Маша садится на подлокотник его кресла и гладит его по голове.
— Папа, ну, мы же будем часто видеться… На Рождество мы придём к тебе. Не грусти.
Эдик находит в себе силы улыбнуться.
— Это будет мой второй Новый год без вас, — говорит он.
— Папочка, не грусти, пожалуйста, — вздыхает Маша.
Она пытается его утешать, но сама при этом выглядит растерянной и грустной. В машине она начинает всхлипывать. Моё сердце сжимается от огорчения: мы столько этого ждали, столько усилий приложили, и вот — она не рада. Живя с отцом, она тосковала и рвалась ко мне, а сейчас, когда мы наконец вместе, она скучает по нему. Я вздыхаю. Так и должно быть. Я её мать, а он — отец.
— Машенька, не плачь. Вы с папой будете видеться очень часто.
Всё же она плачет всю дорогу, надрывая мне сердце. Но ничего уже нельзя поделать. Нельзя повернуть время вспять и вернуть всё, что безвозвратно ушло. Нельзя перекинуть мост через пропасть, разделившую наши жизни на две части — до и после переноса, перебежать по нему в первую часть и забрать то, что там осталось.
Дома нас ждёт вкусный обед, приготовленный Вадимом в честь приезда Вани и Маши. Вадим берёт Машу за руку и ласково заглядывает ей в глаза.
— Что случилось? Почему мы такие грустные?
Маша не отвечает, горько всхлипывая.
— Что с ней такое? — обеспокоенно спрашивает Вадим, подняв взгляд на меня.
— Скучает по отцу, — вздыхаю я.
Вадим и водитель переносят коробки с вещами в дом, а я сижу возле Маши, которая лежит ничком на диване и горько плачет. Лиза тоже участливо подсаживается и гладит её по волосам, приговаривая:
— Ну что ты, не плачь, не плачь. Папа приготовил столько всего вкусного. Сейчас пойдём кушать.
— Это твой папа, а не мой, — всхлипывает Маша.
Лиза, подумав секунду, отвечает:
— Он очень хороший, он тебя не обидит. Не бойся. Мы с ним вчера ездили за подарками для мамы, для Вани и для тебя. Для тебя — даже целых два подарка.
Вещи перенесены, фургон уезжает. Вадим спрашивает:
— Ну что, будете разбирать вещи сейчас или после обеда?
— После обеда, — сразу отвечает Ваня, любитель вкусно поесть.
— Согласен, — улыбается Вадим. — Вещи здесь, никуда не денутся, а обед — такое дело, которое не терпит отлагательств. Ну, раз так, то пойдёмте. Мыть руки — и за стол!