Знаешь, он при всех своих недостатках, в данный момент вызывает сострадание и вот за то, что я его ему выразила письмом, он и оттаял чуть-чуть. Он Сереже писал: «доброта Ваша и Вашей сестры дают уверенность в том, что есть еще прекрасные люди, способные на сострадание»710.
Они там все крест около Вали несут непосильный. Все, зная правду, таятся друг от друга. Это его «отдохнуть» относится именно больше к желанию просто _в_з_д_о_х_н_у_т_ь_ свободно, хоть бы и выплакаться, ибо там-то он комедию перед матушкой ломает. Ну, а «дома» у него… одна ломака-Наташка711 чего стоит. Ведь радуется гадина, что Валя умирает, думает, пришпилить теперь мужа на булавку. Я не знаю, что у них теперь там. Не могу, малодушествую, не хватает сил узнать. Ах, Ваня, Ваня, не все ли равно, что лучше: в муках месяцами уходить или от бомбы в миг? И то, и другое — уход из суетного в вечность. И то, и другое, какое бы благостное или смрадное — итог всяческой суеты. И никакое величие, богатство, слава, никакое самое страстное желание жить не в силах предотвратить сего итога. А время сотрет всяческий след даже нашего пути. Кто бы мы ни были. Сравниться редкий может с великими, как Александр Македонский, Петр Великий, возьмем Рафаэля, других служителей искусства… и часто ли вспоминают их? Они вписаны, и потому их изредка вспоминают… Но кто говорит сейчас о Данте? О Вергилии? И что, как не суета все то, чем они тоже жили, как бы ни высоки были их устремления и задачи?! Самое трудное это вычеркнуть свои я, забыть самолюбие. И потому, верно, в монастырях самый первый подвиг — послушание. Это самое трудное. Можно от всего довольно легко отказаться, но этот червяк самый живучий. И я думаю в моем представлении, что в будущей жизни именно от этого много зависеть будет, как мы себя будем чувствовать. Человек сам источник своей муки и блаженства в большей мере, а червяк себялюбия не дает нам покоя больше всего в жизни. И как же трудно его задавить.
Ну, достаточно расфилософствовалась. Ух, какое длинное слово. Устала, лежа писать. А как Ивик и его Лючик? Ты мне давно о них не писал. Тоже, верно, на даче? «После ливня» — чудные духи, — мои любимые… но почему ты их не знаешь? У Лючика ты бы «познакомился»!.. Разве она их не открыла? Как я тогда «поревновала»… а глупо. Теперь бы не стала. Нельзя серчать на радость другого. Если бы ты захотел, — я бы ей и другие духи отдала легко… Все это ведь так не главно. Жаль мне, что ветчина не дошла. Фася ее отдала вместе с другими вещами Арнольду в самый «подходящий» момент — когда тот ждал телефона из больницы об исходе операции (т. к. Фася живет в 5 минутах от клиники). Тот нервничал, а она занимала рассказами, как и почему ее Yo не мог взять посылки. Мама моя после этого о Фасе даже мнение изменила, — подобная нечуткость. Арнольд не понимал сперва: что такое ветчина, какая? А она свое: возьмите, а то испортится, пожалуй. Дура, она год может висеть, копченая же! Теперь с деньгами. Я зла. Конечно, не получила Елизавета Семеновна и теперь? Ну, Ванечка, кончаю. Будь здоров и Богом храним.
Благословляю. Оля
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
9/22.IX.43
Бабушкины именины712.