М. б. потому вышла задержка. Эти дни я много читала (твоего), — писала реже.
Такая уж вина? Я плохо себя чувствовала. Мне трудно было писать. Я же не виновата, что живу в «щели уездной». Ты и ей меня уж уколоть успел. Я не люблю несправедливость!.. Я тоже в соборной Церкви126… была. Мой отчим ее и спас в Берлине, — развал был ужасный. Но там столько было безобразий после, что мы ушли. Я — нигде. Я Евлогия127 не чту. Молюсь просто — Богу. Ну, Христос с тобой! Будь здрав!
Благословляет тебя Оля
[На полях: ] Я не хочу, чтоб ты З[еммерингам] писал, но чтобы понял.
Иду все же на почту, хоть и вечер, и ветер с дождем. Не буду себя беречь.
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
23. XI.41
С праздником! Милый Иван!
Сегодня воскресенье, — я была в церкви, католической, правда, но все же приятно. Чудесное утро… солнце. Слушала орган и смотрела на… Девочку-Матерь, всю в солнце… белокурая, в легкой голубой тунике, в тяжелой золотой короне. Она была все время в свете. Чудесная. Удивительно проста, невычурна, красива, не похожа на обычные Ее изображения в деревенских храмах.
А то еще есть у них здесь _н_а_ш_а_ икона Страстной Божьей Матери, — та, что украли во время крестовых походов у православных католики. Копия с нее.
Я забегаю иногда в капеллу к ней, поставить свечку, взглянуть в _н_а_ш_ Лик, византийского письма. Всегда свечи, цветы, двери открыты. И на душе теплей и тише. Я пишу тебе коротко и четко, чтобы не утруждать больной твой глаз.
Был ли доктор-специалист? Что нашел? Лучше ли? Берегись ветра и пыли. Могу себе хорошо представить, как тяжело тебе в сумерках, без света. Я буквально страдаю от темноты… тоска поднимается… думаю похожа на ту, от которой начинают выть собаки.
Потерпи же несколько дней. Я не знаю, продолжаешь ли ты на меня дуться… думаю, что да, — писем нет от тебя. Знаешь, на все твои обвинения мне, я скажу тебе только одно… и навсегда:
«Бог правду видит». А ты?..
Как хочешь! Не видишь? Не хочешь видеть! Я не хочу никаких «трещин» — не углубляю! Буду писать тебе, несмотря ни на что, часто, по возможности каждый день. Чтобы все, что устранимо, — устранить из «причин» твоего раздражения на меня… Ты знаешь, как мне дорог твой покой…
Сегодня я с такой остротой почувствовала радость от православия!! Невыразимо! Ну, Бог да хранит тебя! Будь здоров и бодр. Оля
[На полях: ] Exprès я не могу посылать отсюда, — запрещено. Сама читала. Я посылала все же из Утрехта, бросая просто в ящик, — м. б., это имеет значение для контроля?!
11 ч. вечера
Раскрыла, уже запечатанный, конверт.
Ванечка, родной мой, любимый, душенька моя, все сердце у меня за тебя истомилось, душа изныла. Не могу я больше… Ты так мучаешь себя. Не надо. Поверить все не можешь мне, в искренность мою? Что же мне делать? Я не пишу много, я берегу твой глазок. Но мыслями я тебе говорю так много… Я все время с тобой!
24. XI.41
Письмо осталось еще до утра. Не смогла идти на почту.
Ночью я видела страшный сон.
И… дивный. Тебя видела. Не буду о нем писать подробно, — берегу твой глаз. Запишу его, пошлю после, когда тебе будет можно.
Коротко: видела я «Степное чудо»!!28
А ты? Ты бил меня! Ужасно было больно. Проснулась с болью в том месте. И вот и днем все больно. Что это? Хочу спросить тебя я только, Ваня: написал ли бы ты _т_е_п_е_р_ь_ так же твое «Степное чудо»? Тот ли ты, что и тогда?
И «Свечку» бы написал? Или… (страшно подумать)… нет?
Я в ночи поклонилась твоему «Степному чуду» и… всему, тогдашнему. Ответь мне коротко (не мучай глазик): «написал бы», «не написал бы». Я… Ваня… смертельно мучаюсь душой и сердцем.
Не знаю, что-то будет…
Зачем казнишь меня? Пиши. Не надо уставать, а только хоть одно словечко, хоть «2 строчки»! А я так ждала твоих ответов на мои 3 exprès. Ты не хочешь ответить? Или после?
[На полях: ] Целую тебя нежно и отчего-то плачу. Оля
Писем от тебя нет.
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву