Письмо это дайте тотчас сжечь, т. к. у меня кажется грипп начинается. 2–3 дня t°. И горло болит немного. Сожгите обязательно, т. к. это могло бы передаться.
Погода у нас самая для этого скверная, — со вчера. Туман… У нас верно инеем бы лег и все разукрасил, а тут… слякоть, сырость… гниль. Я читаю и перечитываю (каждую главу, сразу по-нескольку раз) Ваше «Солнце мертвых». Это изумительное повествование. Это еще небывалое.
Я очень душевно страдаю, читая, идя всюду за Вами… Мне многое открывается, все еще открывается. Я в первый раз видела только одну сторону этой книги. Как ужасно, что Вы читать не можете… Я стооолько Вам написала. Всего! Ну, поправляйтесь же скорей, голубчик! Исполняйте уж все, что предпишут — скорей пройдет! Сколько бы я дала за возможность быть у Вас. Хоть немножко бы развлечь Вас. Смочь бы предупредить Ваши желания, — почитать Вам… Увы, — мечты… Ужасно, если и все предыдущие письма мои Вы уже не могли читать… Не прочли их? Лежат так?
Это мне очень грустно. Вы понимаете??
Я жду с нетерпением, с большим нетерпением весточки о Вас.
Дайте мне адрес того, кто бы мог мне написать о Вас! Будьте же такой милый!
С молитвой о Вас и сердечной думой всегда с Вами,
Ваша О. С.
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
28. XI.41
Милая моя Олюшечка, ты напрасно укоряешь меня, что я не хочу оградить тебя от обидных замечаний, подобных сделанному Земмеринг. Я ей писал, что О. А. «лучше, чем кто-либо на свете» понимает Анастасию в «Чаше», что она (З[еммеринг]) совершенно опрометчиво так высказалась, — ибо в О. А. слишком много от моей героини, что она, в дальнейшем развитии типа, вся Дари, и только через нее я смогу дать чистую Дари! Она ответила мне — извиняясь («я не знала, кто для Вас О. А., как Вы ее чтите. Поверьте, она отныне мне очень дорога»). Вот, Оля, правда. Я не скрыл от тебя, что она впервые мне сказала. Она не читала автографа, это, должно быть Милочка читала. Моя ошибка — что через нее послал, считал — надежней. Нет, ты ограждена, я это сделал. Сообщи выдержку (лягание) из ее письма — мне дай, и я напишу ей еще раз. Это все мне было очень больно. Ты мало меня знаешь. Меня знали, и потому никто, никогда не посмел даже обидным взглядом коснуться Оли. «Он взорвется!». Зачем мне даешь примером И. А.?! Я сам себе мерило.
[На полях: ] Пришли обидное из письма Земмеринг.
Какая ты хорошка — в лаборатории136. Сытенькая была…
Целую. Послал тебе сегодня [фото] Сережечки137.
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
28. XI.41 г.
Дорогой Иван Сергеевич!
Нет от Вас ни строчки. Я не могу выразить, в какой я за Вас тревоге. Вы не хотите мне дать знать, — подать весточку?! Ведь Вы можете же попросить кого-нибудь черкнуть мне, хоть «2 строчки». Кто-то читает Вам мои письма?
Но если Вы в самом деле не хотите просто писать, — то я не буду Вам надоедать. Завтра я пишу моей приятельнице в Париж.
О себе, — что же я Вам скажу о себе? Нечего мне сказать. При Вашем воображении и с помощью моих всех писем — Вы сможете живо себе представить мое «житие».
Уничтожьте открытку из-за моего гриппа, а то еще заразитесь.
Сегодня узнала, что бывший наш сосед опять у вас. У Вас есть его адрес? Они часто и без предупреждения ездят. Всякую просьбу исполняют очень мило. От М[арины] — ничего! Не постигаю! Вообще все будто забыли.
Будьте здоровы! Господь хранит Вас. Ваша О. С.
Ужасно, что не можете сами читать!!
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
29. XI.41
Милый Иван Сергеевич!
От Вас все ни строчки…
Если бы я хоть знала, что с глазом! Мама мне рассказывает, что у отчима 2 месяца болел глаз. Ни читать, ни писать, ни выходить. Это был простудный ирит.
Что у Вас? Я ничего не могу писать о себе. Ни о чем думать. Я все жду и жду. Я много Вам написала, — пошлю, послала бы, если бы Вы могли читать… Иван Сергеевич, позвольте же написать мне хоть пару строк, тому, кто это читает. Или Вы не хотите, чтобы мне написали?!