– Умоляю вас, успокойтесь, мадам! – И Пуаро с очаровательной любезностью похлопал взволнованную даму по руке. – Все будет в порядке, уверяю вас. Доверьтесь Эркюлю Пуаро.
Мистер Опалсен повернулся к одному из полицейских:
– Надеюсь, ни у кого из вас, джентльмены, не будет возражений против того, чтобы я обратился за помощью к этому джентльмену?
– Нет-нет, ни малейших, – очень любезно, хотя и совершенно равнодушно, откликнулся тот. – А теперь, быть может, когда ваша супруга немного успокоилась, она найдет в себе силы рассказать нам все поподробнее?
Миссис Опалсен бросила на Пуаро беспомощный взгляд. Галантно поддерживая ее под руку, он усадил ее обратно в кресло.
– Прошу вас, присядьте, мадам. Успокойтесь и расскажите нам как можно детальнее, что же тут произошло.
Это подействовало. Миссис Опалсен утерла слезы и приступила к рассказу:
– После обеда я поднялась к себе наверх, чтобы достать жемчуга, которые перед этим пообещала показать мсье Пуаро. Горничная и Селестина были, как обычно, в этой комнате.
– Простите, мадам, а что вы подразумеваете под словами «как обычно»?
Миссис Опалсен охотно объяснила:
– Я установила такое правило – никто из служащих отеля не должен входить в эту комнату без Селестины. Горничная убирается здесь по утрам, при этом неотлучно присутствует Селестина, моя личная служанка. Вечером она приходит еще раз, чтобы приготовить постели, – и тоже в ее присутствии. Иначе она в комнату не заходит.
Итак, как я уже сказала, – продолжала миссис Опалсен, – я поднялась наверх. Открыла дверь, подошла к туалетному столику и выдвинула вот этот ящик, – кивком она указала на нижний правый ящик туалетного столика с двумя тумбами, – достала оттуда шкатулку с драгоценностями и отперла ее. Все, казалось, было на месте… Но жемчуга! Они исчезли!
Инспектор поспешно строчил в своем блокноте.
– Когда вы видели их в последний раз? – оторвавшись от этого занятия, спросил он.
– Когда я переодевалась, чтобы спуститься к обеду, они еще были тут.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно! Я помню, как еще гадала, надевать их или нет. В конце концов я отложила их, решив обойтись своими изумрудами. А жемчуг убрала обратно в шкатулку.
– И кто ее запер?
– Я сама. А ключ от шкатулки я всегда ношу при себе – на цепочке у меня на шее. – И с этими словами она продемонстрировала нам шею и ключ на ней.
Инспектор внимательно осмотрел его, пожал плечами:
– Вор вполне мог заказать себе дубликат. Пара пустяков, поверьте, мадам! К тому же замок самый что ни на есть простой. Ладно, оставим это. И что же вы делали после того, как заперли шкатулку?
– Убрала ее обратно в нижний ящик, как всегда. Она всегда там стоит.
– А ящик вы тоже заперли?
– Нет, я никогда этого не делаю. Поскольку здесь всегда безотлучно находится моя горничная, которой запрещено уходить до моего возвращения, в этом нет нужды.
Лицо инспектора помрачнело.
– Правильно ли я понял вас, мадам? Вы утверждаете, что видели драгоценности до того, как спустились к обеду, а с тех пор, по вашим словам, ваша горничная не покидала эту комнату ни на минуту?
И тут, словно весь ужас ситуации, в которой она неожиданно оказалась, вдруг дошел до ее сознания, Селестина пронзительно взвизгнула и, бросившись на шею Пуаро, бессвязно залопотала по-французски.
Слова лились непрерывным потоком. Я едва успевал разбирать. Как это ужасно, несправедливо, вопила она. Подумать, что она, Селестина, могла ограбить свою дорогую хозяйку! Вообразить такое! Недаром всем отлично известно, что в полиции сидят круглые дураки. Но мсье, он француз…
– Бельгиец, мадам, – поправил ее Пуаро, но Селестина, казалось, не обратила на эту тонкость ни малейшего внимания.
…Мсье не сможет остаться в стороне и смотреть, как на нее возводят это ужасное, нелепое, несправедливое обвинение, в то время как эту наглую девчонку отпустят на все четыре стороны. «Я никогда не доверяла ей! – кричала Селестина. – Рыжая, нахальная… прирожденная воровка! Я с самого начала предупреждала, что ей и на грош верить нельзя. И смотрела за ней в оба глаза, когда та шныряла по спальне, делая вид, что приводит в порядок комнату мадам! Пусть эти идиоты полицейские обыщут ее, и, если они не найдут у нее жемчуга мадам, я съем собственную шляпу!» – вызывающе закончила она.
Вся эта тирада была произнесена на быстром и почти неразборчивом французском, но разъяренная Селестина сопровождала свою обвинительную речь столь выразительной жестикуляцией, что в конце концов горничная все-таки догадалась, о чем та толкует. Вдруг лицо ее побагровело от злости.