***
Их осталось семьдесят восемь.
Воды в колодце хватало, но запасов еды было катастрофически мало. Кессен Фойердаль приказал сократить паёк до одного приёма в день, а также отстреливать, при возможности, всех птиц, пролетающих над фортом. Крыс всех перебили. Повальная охота на них длилась последние несколько дней, пока в крепости не осталось ни одного грызуна. Погреб донжона с провиантом теперь охранялся пятью вооружёнными солдатами.
Капитан также сократил дозорных на каждой стене до трёх вместо пяти. Таким образом, на стенах форта оставалась дюжина человек. При опасности дозорный должен был добежать до небольшого колокола, установленного на каждой стороне света рядом с главными сторожевыми башнями.
Авилеро раз в день ходил проведать Блёмера. Иногда он приносил несколько лепёшек, которые пёк из остатков прогнившего картофеля. Иногда к нему присоединялся Ясномысл. Рассказывать особо было нечего, но они изо всех сил старались приободрить друга. Говорили о последних незначительных событиях, происходящих в форте, о наплыве посетителей в святилище, где Хорост Рэм теперь чаще чем прежде справлял службу Поминания Злых Дум. Изо дня в день он отпускал просившим их особо тяжкие грехи и, если их накапливалось достаточно много, проводил «выжигание грехов», что обычно означало прижигание раскалённым клеймом. Ещё они говорили о вероятном новом штурме и как к нему готовиться.
Чтобы не вызывать лишние вопросы, Дае было разрешено посещать заключённого только вечером, когда стемнеет, и не чаще, чем раз в два дня. В первые дни девушка не пропускала ни одной возможности увидеть возлюбленного и, несмотря на гнетущий мрак и холод подземных катакомб, как ровно и соседство с молчаливыми гордыми эльфами, пленёнными в предыдущий штурм, оставалась подолгу. Спустя же некоторое время визиты сократились. Что было делать в этих влажных, дышащих затхлостью застенках? О чем было говорить с Льдинкой - раньше таким нежным и любвеобильным, теперь же немногословным и тихим? Да и как можно было утешить его словом или телом, когда в тюремной тишине каждый звук, каждый шёпот впитывался сидящими по соседству угрюмыми, изголодавшимися пленниками? Поначалу Дая осталась жить в доме Четвертака вместе с Уйкой, но, когда одной ночью часть дома обрушилась от прямого попадания ядра, Дая попросилась жить к Авилеро. Старая Уйка осталась погребённой под обвалившейся крышей и стенами дома. Собравшиеся ночью люди покликали - не осталась ли она жива под завалом и, не услышав в ответ ни звука, разошлись, решив не тратить сил на разбор тяжеленных брёвен. И только когда через два дня об этом узнал Кессен, он немедленно дал команду обязательно разбирать завалы, если под ними оказывались люди – неважно, мёртвые или живые. Народ поворчал, но принялся исполнять.
Дая же теперь жила у Авилеро и бросала на него взгляды, чуть более долгие, чем это требовало приличие. Ходила вечером, не стесняясь, в полупрозрачной ночнушке, через которую были видны темные соски ее грудей. На фоне уже начавших сильно выступать рёбер, груди её на удивление сохраняли прекрасные округлые формы. Однажды она довольно бесхитростно попросила Авилеро подать полотенце, когда голая плескалась в деревянном корытце. Дая была по-своему красива... И всё же Авилеро всеми силами старался избегать любой возможности проявления этих намёков, даже учитывая, что в последний раз он был с женщиной до начала зимы: как обычно в Дорсвиле, как обычно в пропахнувшем дешёвой выпивкой, пóтом и не менее дешёвой похотью салоне «У Мадам Кью». В тот вечер эльф принёс полотенце Дае, но, стоя прямо перед ней и не отворачивая взгляда, когда она встала из корытца, и когда по устью между грудей у неё так соблазнительно сползало вспененное облачко от мыла, он чётко дал понять, чтобы девушка вела себя поскромнее. Разговор был неприятный.
Тем временем уныние и безысходность опустились на форт душным одеялом, которое невозможно скинуть. Приливы братского единства во имя одной цели - выстоять - теперь перемежались всё больше с чувством одиночества и отчуждённости. Каждый теперь посматривал поровну ли делится пустая обеденная похлебка, чуть заправленная оставшимися овощами и картошкой, не отрезали ли кому больше хлеба, изъеденного долгоносиком. Чтобы избежать спекулирование едой или установления «особых» порядков в казармах, капитан форта вынужден был поставить двоих наиболее верных солдат следить за справедливым разделением пайка прямо в столовой. Несколько раз возникали громкие споры. Народ требовал выдать паёк больше.
- Мы знаем что есть запасы! И вообще, чем там наш Кессен сам-то лакомится? - Пади мясцо оштавил себе, а?