— Политрук Бугриев! — окликнул Насонов. — Позовите-ка комсорга Холодова и сами приходите сюда.
Когда подошел Илюша Холодов, командир оглядел его с ног до головы.
— Голубь мой, да ты уши поморозил! А ну, три снегом!
Бугриев принялся помогать Холодову, и скоро уши комсорга запылали огнем.
— Вот так, — удовлетворенно произнес Насонов, потом пошутил: — Знает ли Холодов, как бороться с холодом?
— Больше греться, товарищ командир полка, — не растерялся Илюша. Потряс перед собой лопатой. — С помощью этого инструмента греться.
— Ишь, ты! Ладно, поговорим серьезно. Как вы, политрук и комсорг, думаете организовать обогрев?
Выслушав их, Михаил Александрович одобрительно кивнул. Передал Бугриеву сводку Совинформбюро.
— Здесь интересное сообщение о боях под Москвой. Просмотрите, а в перерыве расскажите все. Ну, юноши, я пошел.
Ему надо было еще повидать Киселева, Артюшенко, Сашу Лыжина и Колю Пятницкого. Все должны узнать как можно скорее, что немецкие войска под Москвой разгромлены, освобождены Истра, Калуга, Калинин, другие города и поселки. Оккупанты отброшены на сотни километров от родной нашей столицы. Разве можно откладывать такое сообщение на завтра?
Новость передавали по цепочке. Еще проворнее задвигались лопаты — силы словно прибавилось. Шоферы не знали, как и благодарить.
— Спасибо, братишечки!
— Вовек не забудем!
Метель не унималась. Да только где ей людей одолеть? Закончив расчищать стометровку, курносый смешливый красноармеец выкинул на радостях «антраша» — произвел этакое замысловатое движение ногами.
— Молодец, юноша! — похвалил его Насонов, приближаясь. — Как зовут тебя, голубь мой? Откуда будешь?
Молодой боец смутился, опустил колючие ресницы.
— Иван Швец я. Из Днепропетровской области.
— Молодец Иван Швец!
На полковой полуторке Михаил Александрович добрался до третьего батальона. Ребята дули там на озябшие пальцы, а их рукавицы — хоть выжимай. Полы шинели залубенели, совсем не гнулись. Сапоги пропитались влагой, смерзлись и стучали, как деревянные колодки.
— Закончили свои стометровки? — спросил Насонов.
— Кончили, да что толку? — Рослый боец пожал широкими плечами. — Метет, как из прорвы! Шагов десять прочистишь, а сзади снова гребни повырастали. Придумать бы что-нибудь, товарищ командир!
— Придумаем, товарищ… Как тебя?
— Мазепа. Виктор.
— Придумаем, голубь мой, Виктор Мазепа. А пока скажи-ка, где комбат? Вот на этой машине отправляйтесь отдыхать. Да просушитесь хорошенько!
Семь дней и семь ночей бушевала вьюга. И всю эту неделю комсомольцы сражались со стихией. По очереди обогревались возле печурок, засыпанных антрацитом, набирались тепла и — снова на холод.
Освобождали от снега трассу, чтобы фронт получал боеприпасы бесперебойно.
Печка накалилась так, что до нее невозможно было дотронуться, обдавала жаром, но Павел Черкасов и Виктор Мазепа не пересаживались подальше, даже не отодвигались. От шинелей, развешанных на протянутом проводе, шел пар. Ботинки тоже курились. Остро пахло сырой кожей.
Павел вытянул босые ноги, пошевелил пальцами.
— Бумагой поверх портянок обертывать надо, Павло, — заметил Мазепа. — Теплее будет.
— А ведь правильно! — отозвался Черкасов. — Бумага, она тепло сохраняет. Да кроме тетрадки, у меня ничего нет. Израсходую тетрадку, все равно письма писать некому… Мой дом ты знаешь где.
Черкасов немножко кривил душой, когда говорил про письма. Он не переставал надеяться, что придет весточка от Оксаны, дивчины с глазами-васильками. Где сейчас эта девушка? Хотела тоже на фронт пойти… Неужели они для того лишь познакомились, чтоб никогда больше не встретиться? Оксана, Оксана… Откликнись!
Сквозь трещины в чугунной плите печки просвечивал огонь. Бабушка Христина, высохшая, морщинистая, подбросила еще антрацита. Позвонки костлявой ее спины выпирали из-под ситцевой кофты. А голос был певучий, ласковый.
— Грейтесь, милые! Намерзлись там, на юру-то. Ох, война, война! Вот вчера девушка заходила, грелась… Я бы, говорит, тоже воевать пошла. Это что ж такое, бабы, и те воюют… А сама-то шкилет-шкилетом, измучилась бедная. Оксаной зовут. До родных добирается…
— Оксаной? — очнулся от своих дум Черкасов. — Бабуся, а какая она из себя?
— Я ж говорю, шкилет один! В дырявом пальто. Ботинки, как у шахтера. Личико махонькое, с кулачок, а глазищи черные… И коса черная…