Впрочем, Федя знал, что делать. И те, которые считали: попереживает да и смирится, явно недооценивали молодого бойца. Ведь сталкивались уже с его упорством… Парень так долго осаждал комиссара Демина, что тот обратился в политуправление фронта. Там разрешили принять Зайченко в партию в порядке исключения из общего правила.
Так семнадцатилетний комсомолец Федор Зайченко стал кандидатом в члены партии.
Глава седьмая
Высокий белый потолок, белые-белые стены… Василий Васютин смежил веки. Долго силился понять: где он? Наконец сообразил. Да в госпитале же! Припомнил злополучную мину с тонюсенькими рожками. Как выпрыгнула из рук, как взорвалась. Дальше — провал в памяти.
Когда стал поправляться, узнал, что привезли его сюда обескровленного, совсем слабого. Врачи дали ему свою кровь. И медсестра, тихая белокурая Мария, — тоже.
Двигалась она по палате неслышно. Вот опять склонилась над ним, а когда подошла, он и не заметил, хотя на слух никогда не жаловался.
— В разведчицы бы тебе, Машенька.
Девушка робко улыбнулась его попытке шутить, поправила сбившееся одеяло. Легки и приятны были ее прикосновения. Словно сестра родная хлопотала. Полежать бы тут еще, окрепнуть как следует.
— Машенька, ты здесь?
— Здесь, здесь, ты отдыхай.
Но отдыхать не пришлось. Какой уж отдых, если немцы готовятся к наступлению на юге? Больше всего на свете Васютин боялся отстать от родного полка. Уйдут однополчане. Да как же он без них? Как они без него? Пошел к начальнику госпиталя.
— Прошу меня выписать.
— Вам лечиться нужно!
— Прошу выписать, я почти здоров.
Воспротивился не только начальник госпиталя, но и лечащий врач. Врач особенно расстроился, все протирал очки платочком.
— Не бережет себя молодежь…
Василий продолжал настаивать на своем. И его выписали с условием дать расписку, что долечится в полковой санчасти.
— Прощай, Машенька!
Мимо полковой санчасти он промчался, не останавливаясь. Прямым ходом — к Ивану Григорьевичу Блажко. Тот стал уже капитаном, командовал батальоном.
— Помощь пришла! — воскликнул он при виде комсорга четвертой роты. — А тут ребята все уши прожужжали, про тебя спрашивают.
— Где они?
— На Донце. Мостами занимаются. Но ты не спеши, неважно еще выглядишь…
Где там «не спеши»! В штабе, что ли, сидеть? На следующий же день Василий Васютин был среди товарищей. Одна рука на перевязи, но другая-то действует. Зашибет больную руку, стиснет зубы — никто и не заметит, что ему больно.
— Где же Николай? — беспокоился Васютин. — Уж не случилось ли с ним чего?
— Все в порядке с твоим другом, — отвечал Латышев. — В Ямах он, особое задание выполняет.
Васютин не стал дожидаться возвращения Фурманова. Сам к нему направился. Шутка ли — сколько не виделись!
Коля Фурманов прислушивался к миноискателю: не запищит ли умный прибор. За спиной осторожные шаги. Кто бы это мог быть? Посмотрел и глазам не поверил.
— Василек! Неужели ты?
— Я, Коля, я.
Обнялись по-братски. Потом отстранились, стали разглядывать один другого.
— Э, похудел-то как, Василек!
— Ничего, были б кости, мясо нарастет.
Тут какая-то старушка появилась. В тулупчике, в валенках.
— Сыночки, загляните до нас! Фашист мину заховал, скотина-то боится. Ой, лышанько мое…
Пошли следом за старушкой в дырявый хлев. В переднем углу — тощая коровенка на короткой привязи. Ее не спускали с поводка: как бы ни наскочила на мину. Васютин пошарил по углам — ничего. Приблизил инструмент к буренке, та задрожала в испуге. И вдруг: «пи-ик!»
Фурманов принялся разгребать теплый навоз. Отыскал мину, вывинтил взрыватель.
— Отвязывайте корову, — сказал он хозяйке. — Больше бояться нечего.
— Сыночки, да какое ж спасибо вам…
Она пригласила их отведать молока, густого, с пенкой. Неказистая вроде коровенка, а молоко вон какое вкусное. Пили бы да пили. С тех пор друзья стали желанными гостями в этом доме. Оставляли у хозяйки свои вещи на время. Однажды сложили в сенях кучку обезвреженных находок, прикрыли кошелкой. А несколько брусочков тола забыли на скамейке. В тот вечер старушка лукаво улыбалась им.
— Давненько я бельишко не стирала…
— Может, мы мешаем, бабуля? — спросил Фурманов.
— Что вы! Нисколечко! Не ругайтесь только: я пару кусочков мыла взяла у вас… Тут на скамейке были. Сунула в печурку просушить…