— Что будем делать, Данилыч? — Комиссар вопросительно взглянул на замкомбата.
— Оставайся здесь, а я проскочу. Вспомню, как бегал когда-то на школьных соревнованиях.
— Нет уж, рисковать, так обоим. Я ведь тоже в свое время бегал. В пограншколе.
Приготовились оба, и — рывок!
Тут же заполошно захлопали выстрелы. А кругом ни кустика, ни кочки. Трава мелкая, ровная, будто коврик ворсистый. На этот коврик и рухнул Евтушенко. Юрасов сгоряча перескочил через него. Однако тут же вернулся, схватил замкомбата в охапку и понес. Стреляли, не переставая. Только не задела их больше ни одна пуля — повезло, значит.
Винник и Король уже спешили на помощь.
Под переплетенными ветками деревьев — как в пещере. Опустил Юрасов Евтушенко на землю, присел возле него на корточки.
— Что с тобой, Данилыч?
— Да ничего серьезного! Нога подвернулась, это ж надо! Потяни-ка за левую, — страдальчески сморщился Евтушенко.
Король опередил комиссара — дернул замкомбата за ногу.
— Ой! Ногу так оторвешь, медведь! — испугался комроты Винник.
Петр Король и в самом деле обладал медвежьей силой, не очень умел соизмерять ее с попадавшимися под руку предметами, отчего те ломались, а боец искренне недоумевал: «С чего бы это они?» Чем не былинный Добрыня Никитич? Недаром же так прозвали.
Однако Евтушенко его натиск выдержал. Мало того — сразу встал на обе ноги. И тогда Винник принялся выговаривать:
— Да куда ж вас понесло? Отсюда полчаса назад лейтенанта пехоты вытащили — наповал его уложили снайперы…
— Ты постой-ка, Александр Дмитриевич, — прервал его замкомбата. — Дай слово сказать. Нужно сейчас же предупредить всех ваших, чтоб к прежним местам отдыха близко не подходили. Чуешь? Противник собирается накрыть саперов огнем за «сюрпризы».
Взводы девятой были предупреждены.
Евтушенко спросил, как насчет задания по изготовлению «козлов», опутанных проволокой. Выяснил, к своему удивлению, что рота сделала больше, чем полагалось.
— Где же вы материал брали?
— У фрицев одолжили. — Винник махнул в сторону немцев. — Фашисты поразобрали пристройки разные, подходящий лес унесли с собой, сложили штабелем, замаскировали. Собирались, видно, блиндажи свои благоустраивать. Но Король — дотошный, выследил. Прибежал ко мне:
— Лес в лощинке за бурьяном.
— Так это под носом у противника.
— Вытащим из-под носа.
— Тогда действуй.
Дальше было так. Подобрал себе Петр Король помощников. Поручили им сращивать трос, соорудили вместе лебедку. Провозились дотемна. Едва замерцали первые звезды, улучили момент — обкрутили штабель проволокой. Потом подали сигнал на лебедку: там, на пригорке, наши бойцы ждали с топорами и веревками наготове. И вдруг, как снег на голову, — немцы. В пяти шагах. Ничего не подозревая, приблизились враги к штабелю, а он возьми да и подпрыгни! Словно живой. И поплыл вниз, зашуршал, лишь трос натянутый поблескивал в темноте.
Что уж подумали тогда немцы — неизвестно, только бросились они врассыпную. А когда пришли в себя и начали стрелять, было поздно: уплыл из рук штабель леса. Был и нету.
Из бревен этих, припасенных врагами, изготовили для врагов же «козлы», опутанные проволокой. Пусть-ка сунутся!
Саперы благоустраивали свои окопчики на новом месте: чтобы и поспать в них можно было, и вести огонь из них, если потребуется.
Романовский набрал пахучих веток, набросал в окоп, сверху траву настелил и плюхнулся животом на самодельный матрац. Хорошо!
— Эй, Павлик, — окликнул он Черкасова. — Ты глянь: оборона круговая — стреляй хоть веером.
— Как думаешь, Толя, наши старые гнезда пострадают?
— Кто ж их знает. Да у нас теперь новые не хуже.
У мостика ухнул снаряд. Саперы насторожились, прислушались. И тут загремело одновременно в нескольких местах, именно там, где раньше бойцы отдыхали.
В беду попало одно отделение. Место, где оно находилось, было накрыто плотным артиллерийским и минометным огнем. После огневого налета гитлеровцев туда прибежали фельдшер Ануфриев и санинструктор Устинов. Взглянули и ужаснулись: воронки вперемежку с окопами. Но бойцы живы, протирают глаза, потягиваются, будто их не взрывы разбудили, а сигнал на обед.
Лишь в одном из окопов лежит неподвижно человек. Рядом ботинки, порванные осколками. Устинов наклонился над солдатом.
— Убит? — спросил Ануфриев.
— Не похоже, — ответил Устинов. — Вроде дышит…
— Сашок! Сашок!
Оглушенного красноармейца подняли со дна разрушенной ячейки, перенесли на траву. Дали что-то понюхать, и он зашевелился. Приоткрыл ресницы, сонным голосом поинтересовался: