— Пустой! Небось с водой не летел бы так…
И тут несколько человек одновременно выдохнули:
— Вода-а-а!
Да, это привезли воду. Люди ринулись навстречу машине, облепили ее.
— Стойте на месте, — приказал Евтушенко. — Подойдут старшины с ведрами.
Старшинам выдали по ведру на взвод. Они старались капельки драгоценной не пролить. Саперы напились, отдохнули и пошли дальше. Теперь и настроение другое. Не таким безнадежным все представляется. Они, да чтобы попали в лапы врагу? Никогда!
На четвертые сутки похода саперы заметно устали, лица осунулись, зрачки потускнели. А тут поступило распоряжение: сократить привалы до пяти минут. Надо идти! Из последних сил. Иначе плен. И люди шли. Шатались, падали, снова поднимались и шли, хоть ноги подламывались в коленях и собственное тело казалось непомерно тяжелым грузом.
Бугриев, Никоян, Холоденко и Холодов помогали нести ручные пулеметы, коробки с магазинами. Евтушенко забрал у ослабевшего бойца вещмешок. Тот запротестовал:
— Не надо, товарищ замкомбата! Я сам…
— Не стесняйся. Сегодня я тебе помог, завтра — ты мне, так оно у людей.
Отставшие подтянулись. К месту следующего привала пришли даже раньше, чем намечали. Здесь Черкасов стал объяснять товарищам, как разглаживать рубцы на портянках, чтобы ноги не натереть. Сам когда-то сильно натер, теперь предостерегал других. Устинов бродил от взвода к взводу, требовал показать подошвы. Панасюк встретил его стихами. В лучшие времена не сочинял, а сейчас, измученный, ни с того, ни с сего заговорил в рифму:
— Что ты время тратишь даром? Смажь мне пятки скипидаром!
— Я тебе смажу, — погрозил ему пальцем Устинов. — А ну, протягивай ноги ко мне!
Комсорг девятой роты Анатолий Панасюк запыхтел и растянулся на траве. Дурашливо замахал руками. Нет, такого человека, наверное, ничто не могло привести в уныние. И остальные ребята тоже заулыбались. Трудно? Ничего, перетерпят! А от немцев уйдут.
Снова орудийные раскаты. Уже не в стороне — впереди. Страшно подумать: неужели перехватят горло, завяжут мешок? Только не плен!
— Быстрее, быстрее! — подгонял бойцов Евтушенко. — Шире шаг!
Приближались к поселку. Из крайней хаты выскочил адъютант Семятковского Резник. Засеменил, преградил дорогу:
— Товарищ комиссар, мы окружены…
Такие слова, да громко сказанные! Замерли люди.
Юрасов взял Резника за локоть, сжал и тихо предупредил:
— Попрошу молчать. Вы мне всех перебаламутите.
Отодвинул его в сторону и крикнул:
— Товарищи, не волнуйтесь! Скоро все выяснится.
Но в колоннах уже встревоженно переговаривались. Как не волноваться? Успокоил бойцов Насонов. Нет, не окружены, однако еще десять минут назад считали, что это так. Ошиблись, к счастью.
— Евтушенко! В станице Генеральский Мост будем отдыхать целый день, — объявил Насонов. — Передайте батальону.
Саперы воспрянули духом. Скорее бы заветная станица! Привалы сократили до минимума. Всю ночь шагали.
На востоке посветлело. И тогда из-за пригорка показались острые верхушки пирамидальных тополей, затем трубы хат, а там и сами хаты. Рассыпаны хаты по склону вплоть до моста, под которым журчит-переливается прозрачная речушка, затонувшая в травянистых берегах. В траве цветы разноцветные, над ними пчелы да бабочки. Благодать.
— Лейтенант Резник! — крикнул Семятковский. — Располагаться ближе к воде, там прохладнее.
Юрасов и Евтушенко направились в колхозное правление. Отыскали завхоза. Степенный такой, круглолицый, щеки тугие. Не так уж, видно, голодно в этом колхозе, если люди сытые.
— Покормили бы наших бойцов, — сказал Евтушенко. — Неделю на сухарях сидят.
— Могем, — охотно согласился завхоз. — Правда, овечек и телят уже нет, запродали тем, которые до вас проходили. А поросят могем под расписку с печатью. И хлеба свежей выпечки.
— Да меду, — подсказала кладовщица, тоже спокойная и полная.
Послышался гул самолета, потом засвистели бомбы. С криком: «Ложись!» Евтушенко прыгнул в канаву. Юрасов за ним. Три бомбы грохнули одна за другой прямо под окнами. Осколки исковеркали стену. А людей обсыпало землей и слегка оглушило.
— Теперь жди карусели, — заметил Евтушенко, помогая подняться кладовщице.
Так же цвели цветочки. По-прежнему кружились над ними нарядные бабочки. За камышами булькала мелководная речка, будто бульон в котелке. На левом берегу в нескольких местах дымилась прошлогодняя солома — ее принесли женщины, чтобы палить поросят, которых пообещал завхоз.