Огневая точка на пригорке была уничтожена, младший сержант Иванов погиб, и немцы окружили роту. Они застряли в нескольких шагах от красноармейских окопов, так как дальше их не пустили гвардейцы.
— Хотели ночью прорваться, — сказал Бейлин. Ему до сих пор не верилось, что подоспела помощь, и он поворачивался то к комиссару, то к старшине, теребил их за рукава, словно желая удостовериться, что действительно свои люди рядом с ним.
Рота была отрезана от берега. Река близко, а напиться нельзя. Слушали, как плещется вода, и облизывали пересохшие губы. И есть хотелось, конечно. Правда, Романовский и Король еще до прихода Юрасова и Аллахвердиева ухитрились-таки натаскать с полкотла водички. Утолили немного жажду и кашу заварили из остатков пшена. Потянулись к котлу из каждого отделения бойцы с котелками. Уже и повар поварешку взял. Да ухнул снаряд прямо в кухню. Разорваться — не разорвался, но котел перевернул. Так и не удалось отведать каши — вся по прелым листьям расползлась, с мокрой землей смешалась.
…Не ожидая, когда снимется вся рота, Юрасов и Бейлин направляли группы бойцов к берегу. Раньше других окунулись в воду пулеметчики.
— Идите по руслу, — напутствовал Аллахвердиев. — Будьте осторожны, особенно вон у того поворота. Там стреляют непрерывно. Накроют минами — падайте в воду. Да берегите оружие, может, отстреливаться придется.
Проводили последнюю группу. Тогда двинулись и сами: Бейлин с посыльным, комиссар и старшина. До чего же тихо! Будто и нет никакой войны. Словно не из окружения они выбираются, а так себе, прогуливаются. Свежим воздухом дышат. Пряно пахнут какие-то растения, шебуршат в них всякие букашки.
Злосчастный «кувшин» опустел — вырвались из него саперы-комсомольцы. Из-под ног гладкие камешки выскальзывают, да вода похлюпывает. И продолжается ночная жизнь в прибрежных травах. Рота миновала опасные «ворота». Застряли одни замыкающие — видно, противник спохватился, что упустил саперов, принялся палить из орудий. Река теперь позади, в воде не спасешься.
— Бежим! — крикнул Бейлин.
Свои-то совсем близко. Воронки где-то тут. Но разве их в темноте разглядишь? Плюхаются снаряды, пылища — не продохнешь. Юрасов прижался к стене обрыва, а тут снаряд — бух! — в двух метрах от него. Обомлели все, скатились под обрыв. Снаряд же лежит как ни в чем не бывало. Не взрывается.
Подоспели из роты с носилками. Пригляделись — все живы-здоровы. Как же так? Странный снаряд… Аллахвердиев пошутил:
— Никак брат того снаряда, который с кашей познакомился?
Потом уже выяснилось, что в корпусе этого снаряда, что возле Юрасова лег, — песок. Вся начинка из песка, а в середине записка «Чем можем — поможем». Очевидно, немецкие рабочие русским посочувствовали. Может, и кто еще. Мало ли французов, чехов, поляков и бельгийцев на германских заводах работало.
— А Аллахвердиев-то наш, — говорил в полку комиссар, — словно олень по опасным тропам бегает. Если б не он, не выбрались бы мы, наверно.
Вырвавшись из тисков под Куринской, девятая рота отдыхала. У северного подножия Елисаветпольского перевала натянули палатки. Сверху — кроны скального дуба. Сквозь их листву не пробиться лучам жгучего солнца. И самолеты вражеские сколько ни высматривают, а саперов не видят — надежно укрылись. Крепко заснули, как, может быть, спали только дома возле матерей и братьев.
А у Павла Черкасова — ни брата-близнеца, ни матери. Умерла она с горя… Один Витька остался, младший братишка, несмышленыш. Принесли эту весть через линию фронта партизаны. И с тех пор мучает Черкасова бессонница. Ворочается он с боку на бок, то на живот ляжет, то на спину. Уж и считать про себя пробует: «Раз, два, три, четыре, пять…» Не берет его сон и все.
Вернулся из штаба батальона Бейлин. Тоже прилег.
— Завтра «ложными мостиками» заниматься будем, — шепотом сообщил он Черкасову. — На серпантине перевала. Нелегко придется. Порода-то скальная… Спи давай, сил набирайся.
— Я стараюсь, — кратко ответил Черкасов.
Забыться бы хоть на часок. Отвлечься от мыслей своих. Брат Николай, мама… Нет, не надо об этом. Значит, «ложные мостики»? Их еще называют могилами для фашистских танков. Меткое название! На проезжей части дороги — глубокая яма. Перекрытие замаскировано. Сунется танк — тут ему и могила.
— Трудно их выдалбливать, — вздохнул Черкасов.