Наконец, пришло время выполнения Алиного обязательства по смене машины, с утра, съездив по своим делам, она в растерянности садилась в машину Вадима, и они ехали в салон, где она не проявляла интереса ни к одному автомобилю, смотря мимо кожаных салонов и климат контроля. Произнося только «Вадь, это дорого» и «слишком большая».
— Не скажешь, в чем дело? Мы обсуждали, остановились на этой марке… Тебе устраивала цена, размер… что сейчас?
— Всё нормально, пожалуйста, давай позже.
— Нет, давай сейчас. Чем эта плоха? Смотри, багажник большой, тебе же нужен большой багажник, рыбка, для коляски, я не всегда смогу возить вас.
— Для колясок…
— Что?
— Для колясок… или одной большой, я не знаю, как лучше… и кресла автомобильных тоже нужно будет два, и кроватки, и… Вадь, — Али так бы и стояла с открытым ртом, глядя на удивлённые глаза своего мужа, если бы менеджер не подхватил:
— О, у вас будет двойня, поздравляю, у нас есть прекрасный вариант для вас, как раз удобный, семейный автомобиль, достаточно просторный, — глядя на Али, — и более чем безопасный, — глядя на Вадима, — пройдёмте.
— Выйдем?
— Да.
Стоя за стеклянными дверями салона, Вадим дёрнул молнию на пуховике Али и, приложив руку к животу, будто найдя там ответы на вопросы, прошептал.
— Двое?
— Да…
— Боже…
— Ээээээээхммм…
— Боже…
— Ты боишься?
— Лина, я сейчас так счастлив, что впервые осознал весь ужас поговорки, что за всякое счастье придётся несчастьем платить. Я на самом деле боюсь потерять всё это… Мне, кажется, никогда не было так страшно.
— Мне тоже… Машину потом?
— Бог с ней, всё равно я тебя за руль не пущу сейчас… сам выберу… ездить с водителем будешь.
— Я…
— Не спорь, Боже, двойня…
*** *** *** *** ***
Жуткая жара, духота, пыль, что кружилась по дому из открытых окон, не давала спать ночами, удушала днями, мешала ногам подниматься на невероятно высокий второй этаж.
— И где вы были, ребята?
— Ели, — стараясь примоститься рядом с мужем, спиной к нему, укладывая рядом живот.
— А почему нас не позвали? — хлопая себя по животу.
— Не притворяйся, нет у тебя никакого живота.
— Есть… с тех пор, как ты стала столько готовить.
— Нет, это я тут беременная.
— Ты беременная.
— У меня даже уши беременные.
— И уши тоже.
— И ноги, наверное, я их не вижу в последнее время.
— Зеркальная болезнь, рыбка?
— Отстань, я устала.
— Семь утра, уже устала?
— Угу. Можно, я не пойду на работу, я не хочу на работу, мои беременные уши не хотят на работу, мы все хотим есть, а не работать.
— Не ходи, конечно.
— А что скажет Семён?
— Я как-нибудь подготовлю его, что моя жена сильно беременна двойней, — пересмешки, — не ходи.
— И, слушай, этот второй этаж очень высоко… переедем на первый?
— Ближе к кухне?
— Да…
— Ладно, но там душевая кабина неудобная, ты же не видишь…
— Я на неё смотреть не собираюсь. Всё, я спать хочу.
— Ну, спи.
— Вааадь, — в полусне, — я думаю над тем, что врач сказал, вчера, не хочу я кесарево, после него живот не убирается.
— Думаю, послушать врача будет не лишним, хотя я тоже не в восторге.
— Из-за шрама?
— Из-за того, что потом рожать два года нельзя.
— Я ещё этих детей не родила, а ты уже о следующем думаешь?
— Мне нравятся твои беременные уши.
— А почему тогда твоя рука сейчас не на ушах, а под моей ночной сорочкой?
— Мне нравятся эти волосики.
— Да ладно…
— Совсем обалдели с этим бикини, нет… это тоже хорошо, но с волосиками лучше, — и Али только слышалось, или, действительно, голос Вадьки был похож на кота, который добрался до сметаны и вылизал её до самого дна?
Бонус. Эпилог
Сидя на краю кровати, в комнате, отделанной деревом, мужчина средних лет заглядывал в детскую кроватку, проводя рукой по маленькому тельцу, легонько хлопая по животику, разглаживая рыжеватые кудряшки на голове, уговаривая маленькую упрямицу, которая лежала, недовольно подёргивая ножками.
Рыженькая девочка в кроватке на удивление похожа на свою маму. Её миндалевидные глаза, серого цвета, в окружении густых ресниц, иногда почти закрывались, засыпая, но, словно получив лёгкий шлепок по попке, малышка открывала глазки, продолжая смотреть на мужчину, морща носик, поднося кулачки к глазкам, в ротик с четырьмя зубами, потом выгибала спинку и хныкала, как бы проверяя на стойкость ямочки на щеках папы.