И вот я стою прямо перед большой дубовой дверью с множеством замков, которая хоть и выглядит крепкой и надёжной, но при этом никогда не запирается ни изнутри, ни снаружи. О чём только думает эта женщина, понятия не имею. И вот я поворачиваю дверную ручку, и, конечно же, здесь не заперто, кто бы сомневался. Я точно нет. В прихожей всё чистенько и аккуратненько, в прочем, как обычно. Я снимаю пиджак с париком и вешаю на их крючок рядом с остальными куртками и ветровками из последней коллекции, на фоне которых мой пиджак смотрится максимально непримечательно. Да, Анна Родионовна любит наряжаться как модель, но как только её вещи выходят из моды, она отдаёт их мне, у нас с ней как раз один рост. Вот только в районе груди мне, как бы печально не было это признавать, всё равно велико... слишком велико...
Уже из коридора слышу звуки виртуозной игры на рояле. Это, кажется, "Времена года" Вивальди, и, если я не ошибаюсь, то сейчас исполняется именно "Зима". А это значит, что что-то случилось... и что-то реально серьёзное...
Я ускоряю шаг и, петляя между большим количеством почти однообразных комнат, захожу в зал. В обычное время он представляет собой большое, просторное помещение цилиндрической формы, с огромными окнами от пола до потолка, на которых висят не менее длинные бархатные бардовые шторы. На отбелённом потолке висит красивая хрустальная люстра, как рассказывала Анна Родионовна, этот предмет интерьера висит здесь ещё с момента основания фотостудии, единственное, что в ней поменялось со временем, так это то, что теперь на ней вместо обыкновенных свечей стоят специальные лампочки, сделанные под свечи, ручной заграничной работы. Пол зала покрыт паркетом, который так же не перестилали многие десятилетия. В этом помещение самая лучшая звукоизоляция, так как именно эта комната была специально оборудована под громкую игру на рояле в любое время дня и ночи. Поэтому не сложно догадаться, что помимо всей роскоши зала, в нем присутствовал большой, красивый чёрный рояль с резными ножками и расписанной вручную крышкой, подаренный кем-то предку Анны Родионовны, ну, как мне говорили. Но вот изображение на крышке весьма специфичное: на ней были пошагово изображены сцены различных наказаний грешников в Аду, с демонами там, различными орудиями пыток и так далее. Выполнено всё это настолько реалистично, что без страха даже я на неё взглянуть не могу. Поэтому искренне не понимаю, кто вообще согласился много лет назад, даже за баснословные деньги, нарисовать такое. Единственное, что указывало на автора так это подпись на латинском языке внизу под изображением, как сказал Крон, она гласит: "Дорогой А на прощание от СП".
А теперь вернёмся к описанию этого же зала, но уже на данный момент. Повсюду стоят ящики с бутылками водки, ликёра, дорогущего коньяка и виски. Чтобы вы могли представить себе их количество, то просто вообразите склад в магазине алкогольной продукции сразу после завоза товара. Представили? А теперь просто уберите всё содержимое из бутылок. Да, в других объёмах моя начальница не пьёт, так ещё от всего этого, каким-то образом, не пьянеет. Как только у неё это выходит, понятия не имею. Но запах перегара в зале стоит знатный, да такой, что даже Крон и то поперхнулся.
Я, зажав пальцами нос, под красиво льющуюся мелодию начинаю вальсировать между ящиками, в большинстве случаев стоящими друг на друге в несколько ярусов. Через некоторое время мне всё же удаётся пробраться через этот лабиринт прямо к окну и, открыв форточку, вдохнуть полной грудью ароматы выхлопных газов переполненного машинами Центрального шоссе. И этот запах, после вонищи зала, был сравним с медовым благоуханием цветочных полей поздней весной после небольшого дождя. Так что мы с Кроном смогли насладиться этим ароматом сполна. И вот, когда помещение более менее проветрилось, и в нём можно было спокойно дышать, я, двигаясь так же в темпе вальса, решила начать пробираться к Анне Родионовне. Чем ближе мне удаётся подобраться к центру зала, тем выше становятся ярусы ящиков и всё теснее становится расстояние между ними. И вот на финише, когда от звуков музыки начинают трястись ящики и почти лопаются барабанный перепонки, я, максимально вжавшись в саму себя, боком пытаюсь протиснуться между последними почти двухметровыми ящиковыми башнями, из-за всех сил стараясь не уронить их. Так как от любого моего неверного движения, весь этот импровизированный город разрушиться по принципу домино громко, масштабно и очень быстро, при этом не оставив мне ни единого шанса выжить после.