Прежде Зуракан, хотя сама служила у Серкебая, не раз подсмеивалась над торговцами, что те ездят на мулах. А сегодня такие разъезжие торговцы перевязали ей рану, надели на нее халат, прикрыли ее наготу и посадили на низенького мула.
— Эй, торгаши, никогда киргизы не садились на ишака, если даже нищими бродили по свету. Давайте лучше я пойду пешком! — попросила она.
Но Ошур сказал повелительным тоном:
— Эй, хотун![59] Разве человек тот, кто отказывается ехать на таком муле? Езжай себе, моя дорогая хотун.
Зуракан приняла слова Ошура за шутку:
— Эй, сарт в приплюснутой шапочке! Как понять твои слова? Какая я тебе хотун? Будь поосторожней.
— И-э, хотун-ян! Не слишком зазнавайся, — Приосанившись, Ошур поправил шапку и весело брякнул: — Погоди, приедем в город. Даст бог, в шелка укутаю тебя, приласкаю.
Зуракан громко рассмеялась:
— Наберется ли еще у тебя столько шелку!..
Она продолжила бы шутки, но никак не могла приладиться к езде на муле. Неужто все мулы такие? Каурый, с длинными вислыми ушами, с толстой короткой шеей, был так неуклюж — что при спуске, что при подъеме, ну, совсем бревно. Зуракан все казалось, что она вот-вот свалится с него. Хоть бы седло какое, чтоб держаться за луку, или бы гриву подлинней этому проклятому мулу!
Если б Зуракан не измоталась, пока переваливала через высокие хребты, борясь с голодными волками, она ни за что бы не согласилась сесть на мула, пусть бы даже подвели его к ней под золоченым седлом. Одна мечта теперь у нее — как бы скорее с этим торговым караваном добраться до своих близких. А дальше видно будет, какая жизнь уготована ей судьбой.
Что-то будет с Зуракан, когда она узнает, что поступила в собственность алчного торговца, выигравшего ее у Ороза? Может, она грохнется оземь с мула, на котором с таким трудом едет сейчас? Или же применит всю свою отвагу и вырвется из их рук и докажет этим незадачливым мужикам, что она бесстрашная тигрица?
Зуракан еще и на ум не приходит, о чем там шепчутся между собой игроки. Она едет себе спокойно, обращаясь то к работникам, то к Ошуру-хозяину, что восседает на сером муле, то к своему «дяде» Орозу.
Слыша, как смело держится Зуракан, хромой погонщик, что тащился в тяжелых поршнях, надвинул на лоб затасканный китайский калпак, мысленно пожалел ее: «Эх, несчастная молодуха! Ты и не подозреваешь, что стала теперь содержанкой бай-бачи Ошура. Не откровенничай ты слишком с мужчинами. Ошур еще приревнует тебя к нам. Над тобой надругается, а нас прогонит».
Сутулый погонщик хмуро понукает мула:
— Хи… чу… хи… чу…
А Зуракан не терпится поговорить с людьми. Она запевает то тихонько, себе под нос, то во весь голос, и горы отзываются эхом.
— Эй, джигиты! Песку вы в рот набрали, что ли? Или голод измотал вас? Давно ли вы уничтожили до крошки сартовскую лепешку с добрый кетмень. Хоть бы кто подал голос. Как не запеть среди вольных гор. А может, ваш байбача не любит песен?
Ошур оборвал ее:
— Эй, хотун! Поосторожней!
Зуракан ответила с веселым смехом:
— Осторожно или нет — это мое дело! А все-таки почему вы не можете развеселить единственную женщину среди вас?
— О аллах всемогущий! Что она говорит, эта шлюха?!
Зуракан резко натянула поводья мулу, который едва семенил под ней:
— Эй, сарт! Поосторожней трепи языком! Кто тебе дал право обзывать меня шлюхой, а? — Зуракан думала пристыдить Ошура.
Но, задетый ее независимым топом, Ошур угрожающе произнес:
— Кто бы ни дал, а у меня есть право распоряжаться тобой…
— Ай-ий… Почему бы это? Мной может распоряжаться только мой муж, с которым меня свел бог, если б он сидел сейчас на твоем длинноухом муле. А ты, сарт, не смеешь помыкать мной.
Ошур затряс своей курчавой бородой.
— Сука безмужняя! Воткну кинжал… разрежу это самое твое место да всыплю туда перцу…
Зуракан даже задохнулась от неожиданности. Проворно соскочив с мула, она пнула его ногой, но тот, опустив голову и уши, понуро остался стоять возле нее.