Цецилия Исааковна Кин
Перевернутая страница не означает поражения[1]
Журнал «Вопросы литературы», № 9, 1980 или 1981 г.
Крутой скат. По скату, на краю земли скачет крошечный всадник, над его головой развевается знамя, он слился в едином порыве со своим конем. Человека я коня объединяет тонкая, длинная линия — копье. Они гонятся за убегающим чудовищем — это тоже крошечный стилизованный крокодил-дракон. По законам всех древних сказок и современных мифов, рыцарь обязан победить врага. Но над ними навис громадный, густо заштрихованный шар, в одном месте соприкасающийся с плоскостью земли. Неизвестно, что произойдет: раздавит ли шар, символизирующий страшные силы природы и общества, рыцаря и чудовище, или отважный человек благодаря своему уму и смелости все-таки выйдет победителем. Этот рисунок помещен на обложке книги одного из самых больших итальянских писателей второй половины XX века Итало Кальвино. Автор рисунка — знаменитый американский график и художник Сол Стейнберг; в книгу включена статья о творчестве художника, написанная Кальвино по-французски и напечатанная в Париже в 1977 году. Итальянские читатели сейчас познакомились с ней впервые. Кальвино долго колебался в выборе названия и наконец, уже закончив работу над книгой, назвал ее «Поставим крест». Впрочем, перевод условен, точнее было бы сказать: «Положим камень на». На что, на могильную плиту? Но три слова, выбранные писателем, по интонации могут означать также: «Я свое сказал».
В коротком введении Кальвино пишет, что он включил в сборник различные определения своего художественного кредо, отчасти изменившегося от 1955 года до наших дней; статьи, в которых подводятся итоги пройденного пути в тот или иной период; размышления об искусстве и — шире — о жизни. В общем, самое главное из пережитого за четверть века. Затем Кальвино задает самому себе риторический вопрос: зачем он столько бился над разными формулировками, которые, собственно, были не так уж нужны, ведь в писательской работе Кальвино никогда или почти никогда не придерживался своих теорий, и, кроме того, у него не было претензий создать и возглавить «школу».
Но все же это имело смысл, и Кальвино пишет: «Я оказал бы, что моей целью могло быть установление тех главных линий, которые явились бы предпосылкой для моей и чужой работы, нахождение постулатов для создания культуры, в контекст которой смогут попасть ненаписанные произведения». И еще точнее: «Моя юношеская амбиция заключалась в проекте создания новой литературы, которая в свою очередь способствовала бы созданию нового общества». Но писатель предупреждает тех, кто прочтет книгу: они увидят, какие коррективы жизнь внесла в юношеские планы, как много разочарований пришлось перенести, сколько иллюзий утрачено. Кальвино с горечью пишет, что состояние итальянского общества вызывает мысли о гангрене, обвале, крахе. И все-таки «литература продолжает жить, рассеянная в трещинах и расщелинах». Что это, проблеск надежды? Нет, литература продолжает жить как сознание того, «что никакой крах не будет настолько окончательным, чтобы исключить другие крахи». Однако не надо торопливо утверждать, что Кальвино живет в атмосфере Апокалипсиса. Все несравненно сложнее и проблематичнее.
«Романы, которые нам хотелось бы писать или читать, — это романы действия, но не потому, что в них есть остатки культа витализма и суперэнергии. Больше всего нас интересуют испытания, через которые должен пройти человек, и то, как он оправляется с ними. Ребенок, заблудившийся в лесу, или рыцарь, который должен выйти победителем из схватки с хищными зверями и разрушить колдовские чары, — вот тема самых древних сказок. Но это остается незаменимой схемой всех человеческих историй, это рисунок великих образцовых романов, когда сила человеческого духа проявляет себя в условиях безжалостной природы или общества. Классики, больше всего привлекающие нас сегодня, — от Дефо до Стендаля, — принадлежат к сфере ясного рационализма Сеттеченто. Мы тоже хотели бы создавать образы мужчин и женщин, умных, смелых и стремительных, но они никогда не должны быть восторженными, никогда — самоуспокоившимися, никогда — хитрыми или высокомерными».
Это цитата из доклада, который Кальвино прочел в феврале 1955 года, а в июне напечатал в журнале «Парагоне».
В прозе и эссеистике Кальвино всегда есть несколько пластов, и оппоненты толкуют его формулы и термины каждый по-своему. Мы же отметим всего несколько важных вещей. Во-первых, сам автор заявил, что в «Мидолло» подведены итоги первого периода его активной и напряженной политической работы.