План был, что и говорить, великолепный – очень стройный и простой. Единственной заторой было то, что она не имела ни малейшего представления, как привести его в исполнение; и пока она тревожно вглядывалась в просветы между стволов, резкое тявканье заставило ее поспешно поднять голову.
Исполинский щенок глядел на нее сверху огромными круглыми глазами и, осторожно протягивая лапу, старался дотронуться до ее платья. “Ах, ты мой бедненький!” – проговорила Аня ласковым голосом и попыталась было засвистеть. Но ей все время ужасно страшно было, что он, может быть, проголодался и в таком случае не преминет съесть ее, несмотря на всю ее ласковость.
Едва зная, что делает, Аня подняла с земли какую-то палочку и протянула ее щенку. Тот с радостным взвизгом подпрыгнул на воздух, подняв сразу все четыре лапы, и игриво кинулся на палочку, делая вид, что хочет ее помять. Тогда Аня, опасаясь быть раздавленной, юркнула под защиту огромного чертополоха, но только она высунулась с другой стороны, как щенок опять кинулся на палочку и полетел кувырком от слишком большой поспешности. Ане казалось, что это игра с бегемотом, который может каждую минуту ее растоптать. Она опять обежала чертополох, и тут щенок разыгрался вовсю: он перебирал лапами вправо и влево, предпринимал ряд коротких нападений, всякий раз немного приближаясь и очень далеко отбегая, и все время хрипло полаивал, пока, наконец, не устал. Тогда он сел поодаль, трудно дыша, высунув длинный малиновый язык и полузакрыв огромные глаза.
Это для Ани и послужило выходом: она кинулась бежать и неслась до тех пор, пока лай щенка не замер в отдалении.
“А все же, какой это был душка!” – сказала Аня, в изнеможении прислоняясь к лютику и обмахиваясь одним из его листков.
– Как хорошо, если бы я могла научить его всяким штукам, но только вот – я слишком мала! Боже мой! Я и забыла, что не выросла снова! Рассудим, как бы достигнуть этого? Полагаю, что нужно что-либо съесть или выпить. Но что именно – вот вопрос.
Аня посмотрела вокруг себя – на цветы, на стебли трав. Ничего не было такого, что можно было бы съесть или выпить. Вблизи был большой гриб, приблизительно одного роста с ней; и после того, как она посмотрела под ним и с боков, ей пришла мысль, что можно посмотреть, не находится ли что-либо наверху.
Она, встав на цыпочки, вытянула шею и тотчас же встретилась глазами с громадной голубой гусеницей, которая, скрестив руки, сидела на шапке гриба и преспокойно курила длинный кальян, не обращая ни малейшего внимания ни на Аню, ни на что другое.
ГЛАВА 5
СОВЕТ ГУСЕНИЦЫ
Гусеница и Аня долго смотрели друг на друга молча.
Наконец Гусеница вынула кальян изо рта и обратилась к Ане томным, сонным голосом.
– Кто ты? – спросила Гусеница.
Это было не особенно подбадривающим началом для разговора. Аня отвечала несколько застенчиво:
– Я… я не совсем точно знаю, кем я была, когда встала утром, а кроме того, с тех пор я несколько раз “менялась”.
– Что ты хочешь сказать этим? – сердито отчеканила Гусеница. – Объяснись!
– В том-то и дело, что мне трудно себя объяснить, – отвечала Аня, – потому что, видите ли, я – не я.
– Я не вижу, – сухо сказала Гусеница.
– Я боюсь, что не могу выразиться яснее, – очень вежливо ответила Аня. – Начать с того, что я сама ничего не понимаю: это так сложно и неприятно – менять свой рост по нескольку раз в день.
– Не нахожу, – молвила Гусеница.
– Может быть, Вы этого сейчас не находите, – сказала Аня, – но когда Вам придется превратиться в куколку – а это, Вы знаете, неизбежно, – а после в бабочку, то Вы, наверное, почувствуете себя скверно.
– Ничуть, – ответила Гусеница.
– Ну, тогда у Вас, вероятно, другой характер, – подхватила Аня. – Знаю одно: мне бы это показалось чрезвычайно странным.
– Тебе? – презрительно проговорила Гусеница. – Кто ты?
И разговор таким образом обратился в сказку про белого бычка.
Аню немного раздражало то, что Гусеница так скупа на слова, и, выпрямившись, она твердо сказала:
– Мне кажется, Вы сперва должны были бы сказать мне, кто Вы.
– Почему? – спросила Гусеница.
Опять – затруднительный вопрос. Аня не могла придумать ни одной уважительной причины, и так как Гусеница казалась в чрезвычайно дурном расположении духа, то она пошла прочь.
– Стой! – крикнула Гусеница. – У меня есть нечто важное тебе сообщить.
Это звучало соблазнительно. Аня воротилась.
– Владей собой, – молвила Гусеница.
– Это все? – спросила Аня, с трудом сдерживая негодование.
– Нет, – сказала Гусеница.
Аня решила, что она может подождать, благо ей нечего делать: может быть, она услышит что-нибудь любопытное. В продолжение нескольких минут Гусеница молчаливо попыхивала, но наконец раскрестила руки, опять вынула изо рта кальян и сказала:
– Значит, ты считаешь, что ты изменилась, не так ли?
– Так, – подтвердила Аня. – Я не могу вспомнить вещи, которые всегда знала, и меняю свой рост каждые десять минут.
– Какие вещи? – спросила Гусеница.
– Вот, например, я попробовала прочесть наизусть: “Птичка божия не знает”, а вышло совсем не то, – с грустью сказала Аня.
– Прочитай-ка “Скажи-ка, дядя, ведь не даром”, – приказала Гусеница.
Аня сложила руки на коленях и начала:
– Это неправильно, – сказала Гусеница.
– Не совсем правильно, я боюсь, – робко отвечала Аня, – некоторые слова как будто изменились.
– Неправильно с начала до конца, – решила Гусеница, и за этим последовало молчанье.
Гусеница первая заговорила:
– Какого роста ты желаешь быть? – спросила она.
– Ах, это мне более или менее все равно, – ответила Аня поспешно. – Но только, знаете ли, неприятно меняться так часто.
– Я не знаю, – сказала Гусеница.
Аня промолчала: никто никогда не перечил ей так и она чувствовала, что теряет терпенье.
– А сейчас Вы довольны? – осведомилась Гусеница.
– Да как Вам сказать? Мне хотелось бы быть чуточку побольше, – сказала Аня. – Три дюйма – это такой глупый рост!
– Это чрезвычайно достойный рост! – гневно воскликнула Гусеница, взвиваясь на дыбы (она была как раз вышиной в три дюйма.)