– Но я к этому не привыкла! – жалобно протянула бедная Аня. И она подумала про себя: “Ах, если б эти твари не были так обидчивы!”
– Со временем привыкнешь! – сказала Гусеница и опять сунула в рот кальянную трубку и принялась курить.
Аня терпеливо ждала, чтобы она вновь заговорила. Через несколько минут Гусеница вынула трубку, раз, два зевнула и потянулась. Затем она мягко слезла с гриба и уползла в траву. “Один край заставит тебя вырасти, другой – уменьшиться”, – коротко сказала она, не оглядываясь.
“Один край чего? Другой край чего?” – подумала Аня.
– Грибной шапки, – ответила Гусеница, словно вопрос задан был громко, – и в следующий миг она скрылась из виду.
Аня осталась глядеть задумчиво на гриб, стараясь уяснить себе, какая левая сторона и какая правая. И так как шапка была совершенно круглая, вопрос представлялся нелегкий. Наконец она протянула руки, насколько могла, обхватила шапку гриба и отломила обеими руками по одному кусочку с того и другого края.
“Какой же из них заставит меня вырасти?” – сказала она про себя и погрызла кусочек в правой руке, чтобы узнать последствие. Тотчас же она почувствовала сильный удар в подбородок и в ногу – они столкнулись!
Внезапность этой перемены очень ее испугала. Нельзя было терять времени – она быстро таяла. Тогда она принялась за другой кусочек. Подбородок ее был так твердо прижат к ноге, что нелегко было открыть рот. Но наконец ей это удалось, и она стала грызть кусочек, отломанный с левого края…
“Слава Богу, голова моя освободилась!” – радостно воскликнула Аня, но тотчас же тревожно смолкла, заметив, что плечи ее исчезли из вида. Все, что она могла различить, глядя вниз, была длиннейшая шея, взвивающаяся из моря зелени.
“Что это зеленое? – спросила себя Аня. – И куда же исчезли мои бедные плечи? И как же это я не могу рассмотреть мои бедные руки?” Она двигала ими, говоря это, но вызывала только легкое колебанье в листве, зеленеющей далеко внизу.
Так как невозможно было поднять руки к лицу, она попробовала опустить голову к рукам и с удовольствием заметила, что шея ее, как змея, легко сгибается в любую сторону. Она обратила ее в изящную извилину и уже собиралась нырнуть в зелень (которая оказалась не чем иным, как верхушками тех самых деревьев, под которыми она недавно бродила) – но вдруг резкое шипенье заставило ее откинуться: крупный голубь, налетев на нее, яростно бил ее крыльями по щекам.
– Змея! – шипел Голубь.
– Я вовсе не змея, – в негодовании сказала Аня.
– Змея, – повторил Голубь, но уже тише, и прибавил, как бы всхлипнув: – Я уже испробовал всевозможные способы и ничего у меня не выходит.
– Я совершенно не знаю, о чем вы говорите, – сказала Аня.
– Пробовал я корни деревьев, и речные скаты, и кустарники, – продолжал Голубь, не обращая на нее внимания, – но эти змеи! Никак им не угодишь!
Недоуменье Ани все росло. Но ей казалось, что не стоит перебивать Голубя.
– И так нелегко высиживать яйца, – воскликнул он, – а тут еще изволь днем и ночью оберегать их от змей! Да ведь я глаз не прикрыл за последние три недели!
– Мне очень жаль, что вас тревожили, – сказала Аня, которая начинала понимать, к чему он клонит.
– И только я выбрал самое высокое дерево во всем лесу, – продолжал Голубь, возвышая голос до крика, – и только успел порадоваться, что от них отделался, как нате вам, они, вертлявые гадины, с неба спускаются. Прочь, змея!
– Да я же говорю вам – я вовсе не змея! – возразила Аня. – Я… я… я…
– Ну? Кто же ты? – взвизгнул Голубь. – Вижу, что ты стараешься придумать что-нибудь.
– Я – маленькая девочка, – проговорила Аня не совсем уверенно, так как вспомнила, сколько раз она менялась за этот день.
– Правдоподобно, нечего сказать! – презрительно прошипел Голубь. – Немало я видел маленьких девочек на своем веку, но девочки с такой шеей – никогда! Нет, нет! Ты – змея, и нечего это отрицать. Ты еще скажи, что никогда не пробовала яиц!
– Разумеется, пробовала, – ответила правдивая Аня, – но ведь девочки столько же едят яйца, как и змеи.
– Не думаю, – сказал Голубь. – Но если это и правда, то, значит, они тоже в своем роде змеи – вот и все.
Ане показалось это совсем новой мыслью, и она замолчала на несколько мгновений, что дало Голубю возможность добавить:
– Ты ищешь яйца, это мне хорошо известно, и безразлично мне, девочка ты или змея!
– Мне это не все равно, – поспешно сказала Аня. – Но дело в том, что я яиц не ищу, а если б и искала, то во всяком случае мне не нужны были бы Ваши: я не люблю их сырыми.
– Тогда убирайся, – проворчал Голубь и с обиженным видом опустился в свое гнездо. Аня же скрючилась между деревьями, причем шея ее все запутывалась в ветвях, и ей то и дело приходилось останавливаться, чтобы распутать ее.
Вспомнив, что в руках у нее остались оба кусочка гриба, она осторожно принялась за них, отгрызая немного то от одного, то от другого и становясь то выше, то ниже, пока, наконец, не вернулась к своему обычному росту.
Так много времени прошло с тех пор, как была она сама собой, что сперва ей показалось это даже несколько странным. Но вскоре она привыкла и стала сама с собой говорить.
“Ну вот, первая часть моего плана выполнена! Как сложны были все эти перемены! Никогда не знаешь, чем будешь через минуту! Как бы ни было, а теперь я обычного роста. Следующее – это пробраться в чудесный сад – но как это сделать, как это сделать?
Так рассуждая, она внезапно вышла на прогалину и увидела крошечный домик около четырех футов вышины.
“Кто бы там ни жил, – подумала Аня, – нехорошо явиться туда в таком виде: я бы до чертиков испугала их своей величиной!” Она опять принялась за правый кусочек гриба и только тогда направилась к дому, когда уменьшилась до десяти дюймов.
ГЛАВА 6
ПОРОСЕНОК И ПЕРЕЦ
Некоторое время она глядела на домик молча. Вдруг из леса выбежал пышный лакей (она приняла его за лакея благодаря ливрее: иначе, судя по его лицу, она назвала бы его рыбой) – и громко постучал костяшками рук о дверь. Отпер другой лакей, тоже в пышной ливрее, раскоряченный, лупоглазый, необычайно похожий на лягушку. И у обоих волосы были мелко завиты и густо напудрены.
Ане было очень любопытно узнать, что будет дальше, и, стоя за ближним стволом, она внимательно прислушивалась.
Лакей-Рыба начал с того, что вытащил из-под мышки запечатанный конверт величиной с него самого и, протянув его лакею, открывшему дверь, торжественно произнес:
– Для Герцогини. Приглашение от Королевы на игру в крокет.
Лакей-Лягушка таким же торжественным тоном повторил, слегка изменив порядок слов:
– От Королевы. Приглашение для Герцогини на игру в крокет.
Затем они оба низко поклонились и спутались завитками.
Аню это так рассмешило, что она опять скрылась в чащу, боясь, что они услышат ее хохот, и когда она снова выглянула, то уже Лакея-Рыбы не было, а другой сидел на пороге, тупо глядя в небо.
Аня подошла к двери и робко постучала.
– Стучать ни к чему, – сказал лакей, не глядя на нее, – ибо, во-первых, я на той же стороне от двери, как и Вы, а во-вторых, в доме такая возня, что никто вашего стука все равно не услышит.
И действительно: внутри был шум необычайный: безостановочный рев и чиханье, а порою оглушительный треск разбиваемой посуды.
– Скажите мне, пожалуйста, – проговорила Аня, – как же мне туда войти?
– Был бы какой-нибудь прок от вашего стука, – продолжал лакей, не отвечая ей, – когда бы дверь была между нами. Если б Вы, например, постучали бы изнутри, то я мог бы Вас, так сказать, выпустить.
При этом он, не отрываясь, глядел вверх, что показалось Ане чрезвычайно неучтивым. “Но, быть может, он не может иначе, – подумала она. – Ведь глаза у него на лбу. Но, по крайней мере, он мог бы ответить на вопрос”.
– Как же я войду? – повторила она громко.
– Я буду здесь сидеть, – заметил лакей, – до завтрашнего дня.
Тут дверь дома на миг распахнулась, и большая тарелка, вылетев оттуда, пронеслась дугой над самой головой лакея, легко коснувшись кончика его носа, и разбилась о соседний ствол.
– И, пожалуй, до послезавтра, – продолжал лакей совершенно таким же голосом, как будто ничего и не произошло.