«Ангу – небесные собаки, демоны гор. И эти здесь… – с нарастающей неприязнью думал Усинака, остановив гракху у моста, переброшенного через ров с водой, – что же затеял, старый колдун?» Отряд постепенно собирался за его спиной, улим ждал, и, щурясь на закат, рассматривал городок.
Звенели кузнечики, тянули свою песнь из заросшего ряской рва лягушки, по-птичьи перекликались ангу. В проеме ворот появился все тот же посланник, и, не произнося ни слова, приглашающе махнул рукой.
Глава 3
Великий шаман умел многое, а еще большее умение ему приписывала молва. Болтали даже, что он поднимался в небесный чертог и, как с равными, беседовал с четырьмя богами. Он мог призывать и изгонять демонов; повелевать духами; знал, как вернуть ушедшего в мир предков смертного; превращал людей в зверей и наоборот. Он предугадывал будущее и все знал о прошлом. Он жил так долго, что никто точно не знал, сколько ему лет. Все уже забыли, как его зовут и звали просто «ханкуль», что у хэкку значит: отец.
Перед Усинакой стоял высокий старик с худым безжизненным лицом. Давно облысевшую голову колдуна венчала корона из священного железа – тусклая полоска металла со сквозной резьбой. С нее на глаза спускались черные лоскуты материи – защита от духов. Длинный до пола балахон из пятнистой оленьей шкуры украшали медные бляхи с тайными рунами и маски божеств. Разноцветными лентами к одежде были привязаны десятки, деревянных, костяных и каменных фигурок; с шеи свисали гирлянды медвежьих и волчьих клыков и когтей. На правой руке белели костяные браслеты с именами четырех Небесных Царей.
– Входи, – сказал ханкуль, нерешительно остановившемуся в дверях князю.
Сомнения Усинаки объяснялись поверьем, что колдун видит людей насквозь, будто открытую книгу читает их мысли и чувства. А мысли у князя были неподходящие, он искренне не желал предстоящего разговора и участия в том, что ему предложит старик. Деваться, однако ж, было некуда – в роду хэкку, жрец исконно первее князя.
Морщась от тяжелого аромата пряных трав, улим разглядывал аскетичное убранство жилища Великого шамана. Старый дунган был сложен из дикого камня. Крыша подпиралась четырьмя огромными, бревнами, почерневшими от времени и дыма. Окон тут не было, лишь отверстие дымохода в центре крыши, но и в него свет почти не проникал из-за второго яруса.
В центре огромного помещения – дом огня, очаг – яма, выложенная камнем, полная горящих углей. За очагом, напротив входа, трон шамана – огромный выкорчеванный пень, воткнутый в землю стволовой частью и раскорячившийся чудовищными корнями во все стороны кроме одной, где и было вырезано седалище. Дальше у задней стены лежал, грубо отесанный плоский камень, заляпанный кровью – дом духов, алтарь – коснуться его кому-нибудь кроме хозяина, страшное преступление. Несколько полок над алтарем были плотно заставлены масками духов, и амулетами в виде фигурок людей, животных и богов. Некоторые сработаны весьма искусно, а другие, грубо вырезанные чурки. Кроме очага, других источников света не имелось, в помещении царил полумрак, в котором смутно виднелся большой стол заваленный не разбери-чем; покрытый шкурами топчан, служивший ханкулю постелью, да кривые полки вдоль стен, со столпившимися на них глиняными горшками и туесками с зельями, и травами. Пол в дунгане был земляным лишь дорожка к очагу выложена медными и серебряными блюдами с резьбой и чеканкой. Над самым входом торчали огромные рога, кто их носил при жизни, Усинака не знал.
– Зачем звал, колдун? – спросил он внезапно осипшим голосом.
Шаман не успел ответить, как вдруг, откуда-то из тени возникла фигура с головы до пола, закутанная в черный плащ. Странное создание: человек с длинным птичьим носом. Его макушку венчала квадратная шапочка, выдающая принадлежность к горным колдунам, а в руках он держал посох, унизанный кольцами. Существо склонило голову, а полы его плаща хлопнули за спиной, оказавшись огромными крыльями.