Труднейший путь. Душа и тело вместе
Приемлют ношу.
Ахерн. Перед полнолуньем
Душа стремится внутрь, а после — в мир.
Робартис. Ты одинок и стар и никогда
Книг не писал: твой ум остался ясен.
Знай, все они — купец, мудрец, политик,
Муж преданный и верная жена -
Из зыбки в зыбку переходят вечно -
Испуг, побег — и вновь перерожденье,
Спасающее нас от снов.
Ахерн. Пропой
О тех, что, круг свершив, освободились.
Робартис. Тьма, как и полный свет, их извергает
Из мира, и они парят в тумане,
Перекликаясь, как нетопыри;
Желаний лишены, они не знают
Добра и зла и торжества смиренья;
Их речи — только восклицанья ветра
В кромешной мгле. Бесформенны и пресны,
Как тесто, ждущее печного жара,
Они, что миг, меняют вид.
Ахерн. А дальше?
Робартис. Когда же перемесится квашня
Для новой выпечки Природы, — вновь
Возникнет тонкий серп — и колесо
Опять закружится.
Ахерн. Но где же выход?
Спой до конца.
Робартис. Горбун, Святой и Шут
Идут в конце. Горящий лук, способный
Стрелу извергнуть из слепого круга -
Из яростно кружащей карусели
Жестокой красоты и бесполезной,
Болтливой мудрости — начертан между
Уродством тела и души юродством.
Ахерн. Когда б не долгий путь, нам предстоящий,
Я постучал бы в дверь, встал у порога
Под балками суровой этой башни,
Где мудрость он мечтает обрести,-
И славную бы с ним сыграл я шутку!
Пусть он потом гадал бы, что за пьяный
Бродяга заходил, что означало
Его бессмысленное бормотанье:
"Горбун, Святой и Шут идут в конце,
Перед затменьем". Голову скорей
Сломает он, но не откроет правды.
Он засмеялся над простой разгадкой
Задачи, трудной с виду, — нетопырь
Взлетел и с писком закружил над ними.
Свет в башне вспыхнул ярче и погас.
КОТ И ЛУНА
Луна в небесах ночных
Вращалась, словно волчок.
И поднял голову кот,
Сощурил желтый зрачок.
Глядит на луну в упор —
О, как луна хороша!
В холодных ее лучах
Дрожит кошачья душа,
Миналуш идет по траве
На гибких лапах своих.
Танцуй, Миналуш, танцуй —
Ведь ты сегодня жених!
Луна — невеста твоя,
На танец ее пригласи,
Быть может, она скучать
Устала на небеси.
Миналуш скользит по траве,
Где лунных пятен узор.
Луна идет на ущерб,
Завесив облаком взор.
Знает ли Миналуш,
Какое множество фаз,
И вспышек, и перемен
В ночных зрачках его глаз?
Миналуш крадется в траве,
Одинокой думой объят,
Возводя к неверной луне
Свой неверный взгляд.
ДВЕ ПЕСЕНКИ ШУТА
Пятнистая кошка и зайчик ручной
У печки спят
И бегут за мной -
И оба так на меня глядят,
Прося защиты и наставленья,
Как сам я прошу их у Провиденья.
Проснусь и не сплю, как найдет испуг,
Что мог я забыть
Накормить их, иль вдруг —
Стоит лишь на ночь дверь не закрыть -
И зайчик сбежит, чтоб попасться во мраке
На звонкий рожок — да в лапы собаке.
Не мне бы нести этот груз, а тому,
Кто знает: что, как,
Зачем, почему;
А что я могу, несчастный дурак,
Как только просить у Господа Бога,
Чтоб тяжесть мою облегчил хоть немного?
Я дремал на скамейке своей у огня,
И кошка дремала возле меня,
Мы не думали, где наш зайчик теперь
И закрыта ли дверь.
Как он учуял тот сквознячок —
Кто его знает? — ухом повел,
Лапками забарабанил ли в пол,
Прежде чем сделать прыжок?
Если бы я проснулся тогда,
Окликнул серого, просто позвал,
Он бы, наверное, услыхал -
И не пропал никуда.
Может, уже он попался во мраке
На звонкий рожок — да в лапы собаке.
ЕЩЕ ОДНА ПЕСЕНКА ШУТА
Этот толстый, важный жук,
Что жужжал над юной розой,
Из моих дурацких рук
На меня глядит с угрозой.
Он когда-то был педант
И с таким же строгим взглядом
Малышам читал диктант
И давал заданье на дом.
Прятал розгу между книг
И терзал брюзжаньем уши…
С той поры он и привык
Залезать бутонам в души.
ДВЕ ПЕСНИ ИЗ ПЬЕСЫ "ПОСЛЕДНЯЯ РЕВНОСТЬ ЭМЕР"
Женская красота — словно белая птица,
Хрупкая птица морская, которой грустится
На незнакомой меже среди черных борозд:
Шторм, бушевавший всю ночь, ее утром занес
К этой меже, от океана далекой,
Вот и стоит она там, и грустит одиноко
Меж незасеянных жирных и черных борозд.
Сколько столетий в работе
Душа провела,
В сложном расчете,
В муках угла и числа,
Шаря вслепую,
Роясь подобно кроту,-
Чтобы такую
Вывести в свет красоту!
Странная и бесполезная это вещица —
Хрупкая раковина, что бледно искрится
За полосою прибоя, в ложбине сырой;
Волны разбушевались пред самой зарей,
На побережье ветер накинулся воя…
Вот и лежит она — хрупкое чудо морское —
Валом внезапным выброшенная перед зарей.
Кто, терпеливый,
Душу пытал на излом,
Судеб извивы
Смертным свивая узлом,
Ранясь, рискуя,
Маясь в крови и в поту, -
Чтобы такую
Миру явить красоту?
Отчего ты так испуган?
Спрашиваешь — отвечаю.
Повстречал я в доме друга
Статую земной печали.
Статуя жила, дышала,
Слушала, скользила мимо,
Только сердце в ней стучало
Громко так, неудержимо.
О загадка роковая
Ликований и утрат! -
Люди добрые глядят
И растерянно молчат,
Ничего не понимая.
Пусть постель твоя согрета
И для грусти нет причины,
Пусть во всех пределах света
Не отыщется мужчины,
Чтобы прелестью твоею
В одночасье не прельститься, -
Тот, кто был их всех вернее,
Статуе устал молиться.
О загадка роковая
Ликований и утрат! -
Люди добрые глядят
И растерянно молчат,
Ничего не понимая.
Почему так сердце бьется?
Кто сейчас с тобою рядом?
Если круг луны замкнется,
Все мечты пред этим взглядом
Умирают, все раздумья;
И уже пугаться поздно -
В ярком свете полнолунья
Гаснут маленькие звезды.
"МАЙКЛ РОБАРТИС И ПЛЯСУНЬЯ" (1921)
ПОЛИТИЧЕСКОЙ УЗНИЦЕ
Нетерпеливая с пелен, она
В тюрьме терпенья столько набралась,
Что чайка за решеткою окна
К ней подлетает, сделав быстрый круг,
И, пальцев исхудалых не боясь,
Берет еду у пленницы из рук.
Коснувшись нелюдимого крыла,
Припомнила ль она себя другой -
Не той, чью душу ненависть сожгла,
Когда, химерою воспламенясь,
Слепая, во главе толпы слепой,
Она упала, захлебнувшись, в грязь?
А я ее запомнил в дымке дня -
Там, где Бен-Балбен тень свою простер, -